Светлана Феофанова: Есть потолок, который я ставлю — пять метров
— Сколько раз вы, Светлана, собирались бросать прыжки с шестом?
— Ой, даже и не знаю. Да каждый день собираюсь.
— Как много неожиданностей осталось для вас в секторе?
— Да все время что-то новое открываешь. Каждый раз приходишь — и по-разному себя чувствуешь. Вот давление сегодня низкое, руки не поднимаются, ноги не бегут, а прыгать надо. Но даже и это состояние можно повернуть во благо, найдя в технике какие-то нюансы. И все — за счет этого спасти и тренировку, и соревнования.
— На чемпионате мира у вашей коллеги Татьяны Полновой возникли проблемы со знанием правил.
— Сейчас Анна Роговска прыгала в Польше, у нее была точно такая же ситуация: во время прыжка задела планку, она устояла, но встала на верхние рожки. По правилам такая попытка не засчитывается. Почему — не знаю. Как, например, и то, почему нам раньше давали две минуты на подготовку, а теперь одну.
— Амбиции как далеко простираются?
— До «всюду». Это уже в крови, никуда не деться. Даже на дороге за рулем — этого обогнать, этого обогнать, тут первой выехать!
— Считается, что москвичи менее мотивированы во всем, чем провинциалы. Где вы нашли заряд для амбиций?
— Могу сказать честно: я знала, что здесь можно заработать. Только надо чего-то добиться, предварительно чему-то научившись.
— Ожидания оправдались?
— Да.
— Самый тяжелый этап в карьере?
— Надеюсь, он позади. Когда у меня была травма — межпозвоночная грыжа. Но она дала мне возможность официально отдохнуть — ведь десять сезонов подряд: зима-лето, зима-лето. В травме не было ничего хорошего, потому что все болело, но на соревнования мне ехать тоже не хотелось. Я их даже по телевизору не смотрела. Я была далека от этого, полностью освободила голову. И, честно говоря, так старательно сделала это за четыре месяца, что вернуться обратно было трудно. Помню, тренеру сказала: смотрю на спортсменок, которые разминаются, и такое впечатление, что я к ним не имею никакого отношения. Расслабилась до такой степени, что даже мышцы отказывались включаться в полную силу.
— Тогда приходило в голову, что, может, прекратить и что-то дальше…
— А что дальше? Я завидую людям, которым что-то нравится. Мне пока здесь хорошо. Я понимаю, что после спорта жизнь должна как-то развиваться, но в каком русле?
— Каждый, говорят, знает свой потенциал. Вы свой потолок уже видели во сне?
— Есть потолок, который я сейчас ставлю, — пять метров... Всегда надо ставить планку выше. Ведь то, что думаешь, сидит «под коркой» и не дает прыгать выше и бежать быстрее. Не надо себя ограничивать.
— Заметьте, «пять метров» произнесла не я, а вы. Эта высота остается мечтой?
— Конечно. В любом виде легкой атлетики есть цифры, к которым стремятся, — два метра в прыжках в высоту, выбежать из десяти секунд, прыгнуть за семь метров в длину, с шестом у мужчин на шесть, у нас — на пять.
— Идеальная прыгунья с шестом — это…
— Быстрая, высокая, ловкая и смелая. Последнее крайне важно.
— Уточните насчет высокой…
— Относительно меня. Мне бы, конечно, росточку побольше… Из шестовичек я самая маленькая, 1,64.
— А вон «коротышка», правда, среди гигантов под два метра, Стефан Хольм прыгает себе и…
— Это единичный экземпляр.
— Разве кто-нибудь утверждал, что вы не единичный экземпляр?
— Ну, вы же спросили про идеальную прыгунью.
— Убедите меня, что в проигрыше можно найти что-то позитивное.
— Вот, например, Афины, второе место, да? Не каждый же человек на планете имеет серебряную медаль Олимпийских игр? А второе место — это первое после первого. Игры проходят раз в четыре года, и остаться без медали совсем, согласитесь, было бы гораздо хуже.
— Это вы когда себе сказали — стоя на пьедестале или через несколько лет?
— Это мне говорили все окружающие.
— И наконец убедили?
— В какой-то степени, наверное. Ну а куда деваться-то уже? Знаете, итальянца, который завоевал бронзу в нашем виде, как президента встречали на красной дорожке, все в Палермо на ушах просто стояли. А я была вторая, и все сочли, что я не просто проиграла, а провалилась! Как говорят, первый забирает все, остальные остаются в забвении. Но это только у нас в стране, потому что слишком много высококлассных спортсменов: не будет одного, будет другой. Та же участь у ученых, учителей… Каждый сам за себя, как в джунглях. А почему, например, тот же олимпиец не имеет права на досрочную пенсию? Не знаете? И я не знаю. А кому-нибудь это надо? Кто-нибудь этим занимается? Я иногда думаю об этом — когда закончу спорт, начну бороться за права спортсменов. Знаете, может, и не стоит об этом… Но вот после Афин ни меня, ни моего тренера Евгения Бондаренко так и не наградили правительственными наградами. Хотя документы мы отдавали, и всех призеров наградили, а нас… Забыли, наверное.
— А сможете — бороться?
— Смогу. Потому что, положив детство, молодость и здоровье на дело, им приходится доживать до 55 лет и официально уходить на пенсию, не имея никаких льгот при этом. А когда у нас в стране медали, все радуются: о, как здорово, какой почет, российский гимн звучит! Мы не всех спортсменов знаем, как не знаем всех балерин или циркачей — только ведущих. А за ведущими — шеренга обычных. Но эти обычные — четвертые, пятые, это тоже немало. Это тоже люди незаурядные. Я смогу.
— Что вы точно знаете не надо делать перед Олимпийскими играми? Многие говорят: с журналистами общаться, эмоции, мол, высасывают.
— Согласна, кстати.
— Это я сейчас из вас эмоции высасывала?
— А это разные вещи — зимний чемпионат мира и Олимпийские игры. Перед Афинами прессинг дикий шел: кто победит — Феофанова или Исинбаева? Такой дурацкий вопрос… А вообще, для одного выступить в финале — это счастье. А другому нужна только победа, выиграть — все равно что премию «Оскар» получить. Будете спрашивать, что счастье для меня?
