Кокорин располнел. Мамаев крикнул: «Без паники!» Арест футболистов продлили до 25 сентября
Арест обоих в «Бутырке», где они находятся с октября прошлого года, продлили до 25 сентября. Первое открытое заседание по их делу состоится 9 апреля.
«ХОТИМ, ЧТОБЫ ПАШУ И САШУ ПРОСТИЛИ»
То, что вчерашнее заседание было закрытым, не отпугнуло прессу. В 14.00 к зданию суда подтянулись около 60 репортеров и более десятка телекамер. Дело слушалось на втором этаже. Туда мимо журналистов провели четырех обвиняемых - помимо Кокорина и Мамаева родного брата зенитовца Кирилла и Александра Протасовицкого. Выражение лица у каждого было предельно серьезным. При этом сразу бросился в глаза лишний вес Кокорина…
Чуть позже, перед самым началом заседания, удалось переброситься с подсудимыми парой фраз. Отвечал только Мамаев, с улыбкой: «Смотрю ли я футбол? Да что же вы одни и те же вопросы задаете? Спросите у коллег… Кто станет чемпионом России? Когда там конец? Вот в мае сами и увидите». Фотографировать в зале суда запретили под угрозой вывода из здания. Тем не менее, оперативные фото и видео в сети появились…
Персональная группа поддержки Кокорина, которая приезжала из Казани почти на все предыдущие заседания, на этот раз отсутствовала. Зато появилась москвичка Татьяна со своей 79-летней мамой. Женщины поддерживали и Александра, и Павла. «Нам больно на все это смотреть, - сказала Татьяна репортерам. Ребятам губят карьеру. Они уже понесли наказание. Моя мама приехала с больной коленкой, она знает, что это такое. Мы хотим, чтобы Сашу и Пашу простили. Они же в заключении теряют спортивную форму».
Если кто забыл, напоминаем: Кокорина в «Бутырке» давно беспокоит колено. Из-за этого он, в отличие от Мамаева, даже в тюремных футбольных матчах участия не принимал. Оттого, видимо, и располнел…
БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
Спустя полтора часа после начала заседания приехала гражданская жена Кокорина и мать его сына Дарья Валитова с подругой. От комментариев обе отказались и сели в кафе ждать окончания мероприятия. Мама братьев Кокориных Светлана коротала время на переднем сидении роскошного автомобиля, припаркованного на заднем дворе.
Журналистскую братию тем временем отправили на четвертый этаж, где шла прямая трансляция заседания. Однако мест всем не хватило, да и слышно было плохо. Поэтому многие разбрелись по коридорам. Там, кстати, снимать тоже не разрешали.
А ближе к 16.00 приехала Алана Мамаева, жена Павла. Тоже все вопросы оставила без комментария.
«26 ТОМОВ? ЭТО ЗАМУКУЛАТУРИВАНИЕ ДЕЛА!»
Перед началом заседания пресс-секретарь Пресненского суда предположил, что оно продлится не более часа. Ошибся примерно в три раза… И неудивительно! В деле набралось 26 томов. Адвокат Мамаева Игорь Бушманов назвал это «фактическим замукулатуриванием, завуалированием истинных обстоятельств и подтверждением надуманности следственных доводов и измышлений». «Сейчас будем вынуждены все это исследовать, по сто раз перепроверять доказательства», - добавил он.
В 17.06 всех четырех фигурантов вывели в другую комнату, а суд удалился на совещание. Как стало нам известно, обвинение требовало оставить «квартет» под стражей до сентября, а защита ходатайствовала о возвращении дела прокурору.
И ТУТ В ЗАЛЕ ПОГАС СВЕТ
Когда обвиняемых вновь повели в зал, из толпы послышалось: «Домой вас ждем! Возвращайтесь. Здоровья вам и терпения». Кокорин и Мамаев улыбались… Перед оглашением решения Павел из «клетки» сказал Алане: «Главное – без паники. Даже еще полгода – ничего страшного. Все хорошо будет».
Тут в зале погас свет – кто-то случайно облокотился спиной на выключатель. В толпе репортеров и родственников шепнули: «Побег». Но на автора «шутки» сразу недобро обернулись. Свет вновь включили.
В 19.12 объявили, что Пресненский суд Москвы принял решение продлить арест нападающего «Зенита» Александра Кокорина, полузащитника «Краснодара» Павла Мамаева, а также Кирилла Кокорина и Александра Протасовицкого до 25 сентября. Занавес.
Первое открытое заседание состоится 9 апреля. «Возможно, будет еще 10-15, - уточнил Бушманов. - Уложатся ли суд в полгода? Это уже будет зависеть от его загруженности. Есть же и другие важные дела».
Последняя фраза звучала как сарказм.
