Смерть вне очереди
Взялся за этот материал прежде всего потому, что до сих пор мучит совесть. А не дает она покоя с тех пор, как узнал о смерти серебряного медалиста Олимпиады-60 в эстафетном беге 4х100 м Гусмана Косанова. Гибель, по сути, незнакомого человека поразила, доставила почти физическую боль. Вот когда пришлось кусать локти: за девять месяцев до этой трагедии у меня был прекрасный шанс поговорить с Косановым, даже имелась договоренность о встрече, но журналистское чутье, выведшее меня на этого человека, в решающий момент все-таки не подсказало, не помогло увидеть за важностью и увлекательностью задуманной беседы ее абсолютную необходимость.
Кто-то из мудрых однажды сказал, что жизнь — это очередь за смертью, но есть люди, которые прорываются вне очереди. Один из лучших спринтеров СССР начала 60-х годов, чемпион и рекордсмен страны Гусман Косанов ушел из жизни добровольно, с петлей на шее. Роковой шаг первый казах — участник Олимпийских игр сделал летом 1990 года в своей собственной квартире в центре Алма-Аты. Сегодня на этом свете не существует никого, кто смог бы назвать истинную причину, побудившую бывшего спринтера, не раз побеждавшего время на беговой дорожке, в конце концов спасовать перед ним…
ПОМНИМ
В сентябре 1989 года журналистские пути-дороги забросили меня в столицу советской Киргизии Фрунзе на региональное совещание по проблемам массового легкоатлетического спорта. Удивительно скучное плановое мероприятие подходило к концу, когда я обратил внимание на одного из членов казахской делегации со значком заслуженного мастера спорта на лацкане пиджака. «Гусман Косанов — серебряный призер римской Олимпиады в эстафетном беге 4х100 метров»,— удовлетворил мое любопытство знакомый судья-статистик, и решение написать о том, как сложилась послеспортивная судьба Косанова, созрело само собой (благо в то время подобные материалы были весьма востребованы).
Гусман Ситыкович отнесся к моей просьбе по-деловому: «Почему же не побеседовать? Приходите вечером ко мне в гостиничный номер…»
«СЛАДКАЯ» БОЛЕЗНЬ С ГОРЬКИМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ
Сейчас мне очень трудно однозначно объяснить, почему наш разговор так и не состоялся. Тут, наверное, всего понемногу: и суета командировочных сует, и солидное расстояние между гостиницами, в которых мы проживали, и подсознательное понимание того, что решение собрать материал — сугубо личная инициатива, за которую некому спросить, и, наконец, элементарная лень, усугубленная физической усталостью под занавес рабочего дня в незнакомом городе. В общем, к Косанову я не поехал, ограничившись извинительным звонком. Эх, знать бы тогда хоть о малой части проблем, с которыми жил этот внешне благополучный человек!..
Ни в коей мере не утверждаю, что будь я тогда посерьезнее, осуществи задуманное, быть бы сейчас Косанову среди нас. Но я точно знаю, что слово иногда тоже лечит. Поговорить о наболевшем, навести в душе порядок, выкинуть оттуда все лишнее — разве это не знакомо каждому из нас? Может быть, такой разговор с журналистом, сам факт внимания центральной прессы отвлек бы Косанова от тяжких дум, помог бы обрести душевное равновесие?.. Впрочем, кто теперь определит истинную цену моего поступка?
Рассказывает близкий друг Косанова, его многолетний партнер по сборной СССР, заслуженный мастер спорта Амин Туяков:
— Об одном постоянно жалею — что на правах друга так и не решился предложить Гусману посетить психиатра. А основания для такого визита были. Где-то за полгода до его самоубийства оказались мы с ним в больнице Совмина республики, в одной палате. Спасибо председатель Госкомспорта Казахстана помог. У меня в тот момент обострилась аллергическая астма, начались приступы радикулита, заработанного еще во время занятий легкой атлетикой, у Гусмана же буквально в течение нескольких месяцев развился острый сахарный диабет. Но если я добровольно лег в больницу, даже просил содействия у спортивного начальства, то Косанова туда, можно сказать, затащили. Болезнь здорово его подкосила, он очень сильно похудел, замкнулся, словом, перемены в нем произошли настолько очевидные, что, когда однажды он попался на глаза председателю Госкомспорта республики, тот просто заставил Гусмана лечь в больницу…
В палате я очень скоро понял, что болезнь не только изменила его внешне, но и здорово повлияла на психику. Ночами он практически не спал: ходил по больничным коридорам, все о чем-то думал. Зато после уколов засыпал моментально, мог и 20 часов проспать беспробудно, а потом снова начиналась бессонница…
Я не раз пытался заговорить с ним: «Гусман, что тебя мучает? Поделись, легче станет…», но он лишь отмахивался. Со временем я все чаще стал слышать разговоры среди врачей, что Косанов, мол, не их больной, и его следовало бы направить в психдиспансер…
А тут еще записка, которую я обнаружил у себя на тумбочке, когда Гусман отправился на какие-то процедуры. Путая русские и казахские слова, он написал, что жить больше не хочет, и просил присмотреть за его сыновьями. Знаете, не хочу ничего утверждать, поскольку не являюсь специалистом в области психиатрии, но вот какую закономерность заметил. Среди моих знакомых Косанов — не первый, кто покончил жизнь самоубийством. Все они, как и Гусман, родом из Семипалатинской области, там провели свои детские годы. Согласитесь, что в девяноста девяти случаях из ста насилие над собой совершают люди с нездоровой психикой, отсюда и вопрос: а не существует ли здесь прямой зависимости между психическими заболеваниями этих людей и ядерными испытаниями, печально прославившими Семипалатинскую область?
Впрочем, все эти мысли пришли после смерти Гусмана, а тогда, в больнице, я здорово его отругал за записку, пристыдил. Все на детей упор делал. Вроде бы подействовало, стал мой друг понемногу «оживать». А из больницы он и вовсе, казалось, выписался здоровым человеком. Ему тогда, помнится, путевку предложили в Кокчетав в санаторий, но он не поехал. Вместо этого отправился в Москву на какое-то совещание. Заодно с друзьями, бывшими партнерами по сборной, хотел повидаться, в частности, с Николаем Политико и Эдвином Озолиным.
ЭЛЕМЕНТАРНАЯ СЛАБОСТЬ ИЛИ ВЫЗОВ ВЕЧНОСТИ?
Рассказывает Николай Политико:
— Естественно, я хорошо помню тот приезд Косанова в Москву. Хотите — верьте, хотите — нет, но когда он уезжал, я вдруг подумал, что вижу его в последний раз. Он был серьезно болен — это легко мог заметить всякий, кто знал его раньше. Для себя я решил, что у Гусмана рак, а в таких случаях с расспросами не пристают. И все же весть о его смерти меня ошеломила, даже не сама смерть, а факт самоубийства. Какой удар получили дети! Сначала трагическая гибель матери, а потом вот отец… Я не одобрил бы этот поступок, даже если бы у Гусмана в самом деле был рак, а ведь с сахарным диабетом живут долго…
Рассказывает друг Косанова, заслуженный тренер Казахстана, бывший игрок футбольной команды «Кайрат» Тимур Сегизбаев:
— Мы виделись с ним накануне трагедии. Возвращались вместе с работы. Я потом все пытался вспомнить, был ли в его поведении хотя бы намек на то, что произошло считанные часы спустя? Нет, ничего особенного. Говорили о жизни, о «Кайрате», он ведь был заядлым футбольным болельщиком, и сам, кстати, прекрасно играл. О покойниках не принято плохо говорить, но поступок Гусмана других слов и не заслуживает: это — элементарная слабость…
Рассказывает партнер Косанова по «серебряной» эстафетной команде в Риме, заслуженный мастер спорта Леонид Бартенев:
— Какие перемены произошли во внутреннем мире Гусмана в последние годы его жизни, что заставило его накинуть на шею смертельную петлю — это теперь одному Богу известно. А для меня он навсегда останется в памяти вечно улыбающимся, исключительно честным человеком, прекрасным товарищем и отличным спортсменом.
Наиболее удачным в его беговой карьере был, на мой взгляд, период перед Олимпиадой 1960 года. Мы готовились к Играм вместе, и поначалу планировалось, что 100-метровку в Риме побегу я. Но когда Гусман выиграл у меня контрольные соревнования с очень неплохим по тем временам результатом — 10,3, его, вчерашнего запасного, утвердили первым номером на этой дистанции, а я бежал 200 метров.
Потом судьба еще раз свела нас в олимпийской команде. Случилось это в 1964 году. Он поехал в Токио как участник Игр, а я как тренер легкоатлетической команды, хотя мы были с ним примерно одного возраста. Тогда я впервые и заметил странную особенность Гусмана: накануне старта он переживал и заводил себя настолько, что у него резко подскакивала температура, сильнейший внутренний настрой перерастал в заболевание. Захожу к нему, к примеру, вечером, спрашиваю: «Как здоровье?» «Нормальное, не жалуюсь»,— отвечает. «Ну, хорошо, ложись спать, отдыхай». Утром заглядываю, а у него температура 38,8—39! Может быть, в его организме и произошли какие-то нарушения в связи с тем, что температура часто повышалась?..
С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАЮТСЯ
Когда люди добровольно расстаются с жизнью, они оставляют нам немало мучительных вопросов. В предсмертной записке Косанова ни одного ответа. Только просьба никого не винить и слова прощения у сыновей. За что он извинялся? За то, что знал, что именно кому-то из них предстоит первым обнаружить в ванной комнате повесившегося отца (что может быть страшнее!)? А может быть, за то, что однажды решился привести в дом молодую мачеху, которая так и не нашла общего языка с его повзрослевшими сыновьями?
В последнее время Гусман, по словам друзей, часто вспоминал свою первую жену Зинаиду, мать Марата и Армана. Она погибла в автомобильной катастрофе в 1980 году, погибла нелепо, единственная из пассажиров, находившихся в тот момент в «рафике». Был там и сам Косанов, который, оказавшись потом с тяжелыми травмами в реанимации, так и не успел проститься с любимой супругой, проводить ее в последний путь. И эта давняя, застывшая в памяти боль время от времени оживала в нем, рвала душу на части…
Ожидаемого успокоения новый брак не принес, как, впрочем, и семейного счастья. Больше того, он даже усложнил его отношения с сыновьями…
ЧТО ТАКОЕ «ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПО ВОСПИТАНИЮ»?
В тех случаях, когда не ладится в семье, люди, как правило, ищут отдушину в работе. Наверное, делал такие попытки и Косанов, но его и в самом деле преследовал злой рок. Как раз в те дни началась очередная реформа в системе советского спорта — небезызвестное объединение школ высшего спортивного мастерства и концентрация нескольких видов спорта под одной крышей. Для Косанова, четырнадцать лет проработавшего директором республиканской ШВСМ по легкой атлетике (кстати, начинал он рядовым тренером), это обернулось настоящей жизненной драмой. Как потом вспоминал Туяков, у заслуженного тренера и заслуженного работника культуры Казахстана Гусмана Косанова были все основания претендовать на должность руководителя уже объединенной ШВСМ, но он наотрез отказался, мотивируя свое решение тем, что не может быть директором школы, культивирующей совершенно незнакомые ему виды спорта.
Однако из родной ШВСМ он все-таки не ушел, только сменил директорское кресло на малопонятную должность заместителя по воспитательной работе. Что это такое? Какова реальная значимость данной штатной единицы для спортивной школы и спорта вообще? Думается, ответить на эти вопросы сегодня несложно. Уверен, что и Косанов, которого много лет называли спортивной гордостью республики, прекрасно понимал всю никчемность своих новых обязанностей…
ОДИН НА ОДИН С БЕДОЙ
Прошлое, как ни банально это звучит, уже не вернуть. Мы снова опоздали к тому, кто более других нуждался в поддержке. Сегодня действительно существуют всевозможные благотворительные фонды и ассоциации, образуются союзы, идущие навстречу бывшим спортсменам, но, как выразился Туяков, до Косанова очередь не дошла. И все-таки, исполняя волю покойного в предсмертной записке, мне меньше всего сейчас хочется кого-то винить, писать о том, что вот, мол, недоглядел Госкомспорт Казахстана, отвернулись коллеги по работе, забыли друзья. Предоставили Косанову в одиночку решать собственные житейские проблемы, бороться со служебными неприятностями и тяжелыми болезнями. В республике о нем помнили всегда (кстати, и сегодня там ежегодно проводится Мемориал Гусмана Косанова), заботились, старались по возможности помочь.
Кстати, кандидатура 55-летнего Косанова на пост председателя создававшегося в те дни Национального олимпийского комитета Казахстана была одна из самых реальных…
Словом, формально он не был одинок, но фактически его слава существовала отдельно от него, а вместе с ним — одиночество и болезни. Как тут ни бейся, но у жизни свои законы: с настоящей бедой человек всегда остается один на один. В этом, собственно, заключается трагедия любой личности.
ПУТЬ К ПЬЕДЕСТАЛУ… ПОД ПЕТЛЕЙ
В последние годы Косанов писал автобиографическую книгу. С незамысловатым названием «Путь к пьедесталу» она увидела свет еще при его жизни. Однако весь парадокс в том, что у этой книги нет логического окончания в том смысле, в каком задумал ее автор. И виной тому — его добровольная смерть. Это, на мой взгляд, лишь рассказ о полпути, и в нем со всей очевидностью недостает главы под условным названием «После славы». В случае с Косановым именно это сейчас важно. Иначе, зная, как он ушел из жизни, трудно отделаться от мысли о бессмысленности проделанного им писательского труда.
Наверняка, работая над книгой, он видел своего главного читателя среди молодых, начинающих легкоатлетов, хотел своим личным примером приобщить их к прекрасному миру легкой атлетики. Но самоубийство перечеркнуло все…
«Идущий сзади всегда видит слезы идущего впереди» — гласит восточная мудрость. Не знаю, как у вас, но у меня есть на этот счет большие сомнения: всегда ли? Потому и написал эту статью.
ИЗ ДОСЬЕ ГАЗЕТЫ «СОВЕТСКИЙ СПОРТ»
Косанов Гусман Ситыкович. Один из лучших советских легкоатлетических спринтеров начала 60-х годов.
Родился в 1935 году в Семипалатинске. Заслуженный мастер спорта. Серебряный призер Олимпиады-60 в эстафете 4х100 м (40,1) вместе с Л. Бартеневым, Ю. Коноваловым и Э. Озолиным. Участник римской Олимпиады в беге на 100 м (6-е место в четвертьфинале — 10,7). Участник Олимпиады-64 в беге на 100 м (5-е место в забеге — 10,9) и в эстафете 4х100 м вместе с Э. Озолиным, Б. Зубовым и Б. Савчуком (5-е место с рекордом СССР — 39,4).
Трехкратный рекордсмен страны в эстафете 4х100 м. Чемпион СССР-60 в эстафете 4х100 м (40,7). Бронзовый призер страны-64 в эстафете 4х100 м (40,3). Бронзовый призер СССР-63 в беге на 100 м (10,7).
Умер в июне 1990 года в Алма-Ате.
