Почетный президент ОКР Виталий Смирнов: Охотником надо родиться…
Старейшему члену МОК Виталию Смирнову в День святого Валентина исполняется 80. Мы много говорили с Виталием Георгиевичем о большой политике в большом спорте и немного – о любви.
«КАРТЕР ошибся»
– Вы как первый зампред оргкомитета Олимпиады-80 плотно участвовали в ее подготовке, и вы в подробностях видели, как готовятся Игры-2014. По напряжению сил можно сопоставить московскую и сочинскую Олимпиады?
– Руководство России страстно желало этого права, и Президент прилетал на сессию в Гватемалу, а руководство СССР имело отдаленное представление о том, что такое Олимпиада. Когда глава Совмина СССР Косыгин встретился с президентом МОК лордом Килланином, Алексей Николаевич признался, что, если б знал, что такое Олимпийские игры, ни за что не стал за них бороться.
– Имея в виду гигантские расходы?
– Не только. У СССР не было дипотношений с ЮАР, Чили, Израилем, Южной Кореей. Для наших деятелей стало откровением, что согласно олимпийской хартии мы обязаны пригласить сборные этих стран. А Игры в Сеуле впоследствии, последвух летних Олимпиад с бойкотами, решили вопрос наших отношений с Кореей. Откуда советские олимпийцы, кстати, привезли 500 цветных телевизоров, проданных им с большими скидками.
– Непонимание встречалось на всех уровнях?
– Глава Госстроя Новиков, на котором лежал огромный пласт проблем, встречаясь с руководством NBC, которая по контракту платила нам большие деньги за трансляцию, сказал американцам, что, если они вздумают у себя показывать не то, что надо, то: «Имейте в виду – рубильник в наших руках».
– Атмосферу бойкота московских Игр и обструкцию со стороны Запада Игр сочинских сравнить возможно?
– То, что было вокруг и около Сочи, – традиционные нападки на нас со стороны зарубежных СМИ. Ну да, несколько президентов, отказались прилетать. Но творившееся в 80‑м году в Америке было кошмаром. Как заметил лорд Килланин, зря мы проводим Игры в високосные годы, да еще и совпадающие с выборами президентов США. Джимми Картеру осенью надо было переизбираться, он думал бойкот Союза ему поможет. Не помог – и позже Картер признал свою ошибку. Американцы отправили в Африку «агитбригаду» во главе с Мохаммедом Али, чтобы убедить африканские страны не ехать в Москву. А я, вице-президент МОК, мотался по всей планете как «посол мира», объяснял, что спортсмены не несут ответственности за военные конфликты, не принимают политических решений и не должны от них страдать.
– В Штатах тоже приходилось заниматься «контрпропагандой»?
– Прилетел в марте 1980‑го в Нью-Йорк, где обещали телевидение. Привезли в какую-то высотку, долго водили по переходам, наконец открыли дверь. Там огромный чернокожий дядька показывает пальцами отсчет: «Три, два, один, эфир!». А после прямого радиоэфира я спрашиваю, что происходит. Американец улыбается: «Виталий, кто сейчас смотрит ТВ? Кризис же, все стоят в пробках и слушают радио!». Их бизнес много терял из-за бойкота, и они мне об этом говорили.
«БРЕЖНЕВ так ПОКОСИЛСЯ»
– Вы застали пять президентов МОК. Можете дать им личную характеристику через ваши с ними отношения и отношения их к нашей стране?
– С американцем Эвери Брендеджем за год беседовал несколько раз. У нас его называли миллионером недорезанным, в Штатах считали коммунистом. Но он был ярым сторонником участия СССР в олимпийском движении и не понимал, почему Советы не считают своих спортсменов профессионалами. Обожал наш журнал «Крокодил», ему пачками привозил генсек Олимпийского комитета Владимир Савин. Однажды признался мне, что пострадал от русской революции: был акционером Балтийских железнодорожных компаний. Но именно он помог Москве получить Игры.
– Лорд все-таки был ирландцем, военным корреспондентом, очень остроумным, но, естественно, продуктом британской системы. При нем меня избрали в исполком МОК, и я стал его вице-президентом. В феврале 1980‑го в Лейк-Плэсиде за пару часов до начала сессии МОК Килланин пригласил советскую делегацию к себе. Вместо президента Картера на сессии собирался выступить его правая рука, госсекретарь Сайрус Венс. И вот Килланин сообщает, что проекта речи Венса ему так и не дали, но помогли журналисты. И лорд был шокирован: «Господа, речь выдержана в недопустимом тоне, вам не стоит присутствовать в зале, иначе вам придется встать и уйти с сессии». В итоге нападки госсекретаря выслушивали только мы с Андриановым – как члены МОК.
На майской встрече с Брежневым Килланин пошутил, что господин Смирнов должен был бы сидеть по ту же сторону стола, что и президент МОК. Леонид Ильич так покосился на меня: «Ну и чего ты сюда забрался?». Но ситуацию с бойкотом изменить уже было нельзя. Притом с лордом у нас возникли доверительные отношения. Я бывал у него дома, он гостил у меня. Выпивали. Это был единственный президент, который после заседания исполкома мог спуститься в бар в «Лозанна Паласе» и до часу там сидеть с друзьями-журналистами.
– В отличие от маркиза Самаранча?
– Маркиз был аскетом – не пил, не курил. В 11 вечера он всегда был в постели, что бы ни творилось вокруг. Когда в Колонном зале в Москве его избирали президентом МОК, мы сидели рядом. Я положил свою руку на его и спросил: «Волнуешься?». Рука была прохладная, он спокойно ответил: «Нет, все, что мог, я уже сделал, сейчас все зависит от него». И поднял глаза к небу.
С Самаранчем у нас были расхождения. Я был не в восторге от его решения открыть Олимпиады для профи, когда на Играх появились все эти американские дрим тим. Однажды он рассказал мне, что купил билет на круизный лайнер от Евпатории до Барселоны и, пока плыл на нем, составил весь план своей работы как президента МОК. Он придумал и осуществил идею развести зимние и летние Игры по годам при нем женщин стали избирать в МОК и многое другое.
– Жак Рогге казался сухарем, прохладно относившимся к России.
– Мне Самаранч сказал: «Виталий, я все взвесил, я вижу своим преемником Рогге». Мы с Жаком встретились в Лозанне. Я ему честно признался, что есть товарищи, с которыми у меня более близкие отношения, чем с ним. Но поскольку есть просьба Самаранча, то мы на выборах президента МОК в Москве будем симпатизировать именно Рогге. Не могу утверждать, но, думаю, наша поддержка имела значение. Жак менялся со временем. И не надо забывать, что именно он, будучи президентом НОК Бельгии, вопреки решению правительства привез свою команду на Олимпиаду-80.
– С Томасом Бахом вы знакомы, наверное, чуть ли не дольше всех?
– Очень давно знакомы. А задолго до выборов интуиция подсказала мне: он – будущий глава МОК. За 40 лет в организации многие вещи начинаешь чувствовать. Бах поддержал нас, когда борьбу оставили в программе Игр. Томас всегда ко мне относился как к человеку, который разбирается в теме. К тому же и мы, и он дружили с Даслером – главой «Адидаса», большим другом нашей страны.
«АНОНИМКИ ШЛИ ПАЧКАМИ»
– Многих лидеров олимпийского движения вы и ваши преемники принимали в легендарном здании Олимпийского комитета на Лужнецкой набережной. Стены намоленнные, но несколько… обветшалые.
– Я считаю это здание своим домом. Причем даже не вторым, а первым, поскольку большую часть жизни провел здесь. Когда на исполкоме ОКР стали обсуждать, каким и где должно быть будущее здание комитета, возникли разногласия. Решили, что нужен конкурс. Проект не может быть типовым. Возникла идея объединить Олимпийский комитет с музеем, но, на мой взгляд, это несовместимо. Представьте, это же дом и для спортсменов всех сборных, а тут многотысячные толпы будут входить-выходить ежедневно. Кстати, в чистом виде Дома спортсмена у нас нет.
А вот музей... Мы – единственная страна, которая провела две Олимпиады и не имеет олимпийского музея; в остальных странах – хозяйках Игр такие музеи есть.
– Вся жизнь – на работе… Вы и супругу встретили в оргкомитете по подготовке Олимпиады-80?
– Когда я встретил Ирину и решил развестись со своей тогдашней женой, меня чуть не вышибли с работы. При мне глава Госстроя Новиков звонил председателю комитета партконтроля ЦК КПСС Пельше, которому пришли на меня пачки писем об «аморальном поведении». Пельше спросил: «Он тебе нужен?». Новиков сказал «Да!». И меня оставили в покое.
– Ирина поддерживает вас в вашей охотничьей страсти?
– А куда ей деваться? Одно время часто ездила со мной, но мы с ней договорились: не мешать! Один раз легкомысленно взяла ружье и попыталась выстрелить. Отдача сильная: жена в одну сторону, ружье в другую. Все засмеялись, а она: «Больше оружия в руки не возьму». И у нас закон такой: пол-отпуска я охочусь, пол-отпуска мы вместе.
– Сыновей на охоту берете?
– Все трое прекрасно стреляют, но охотниками не стали. Притом что служили в армии, один в спецназе. И не знаю, кому моя амуниция, мои ружья достанутся.
– Какое из них любимое?
– Тульское МЦ-109 ручной работы. Купил на премию в 1400 рублей за Олимпиаду-80. Выпускали по 3–4 модели в год, получил футляр с этим ружьем в кабинете замминистра оборонной промышленности. Но тяжелое, 4 кило. Есть хороший карабин «Маузер», подаренный коллегой по МОКу в 82‑м. Люблю итальянскую «Беретту».
– Крайний по времени охотничий трофей?
– А вот лося в Тверской области завалил этой зимой. Но вообще моя любимая охота – с легавыми, ее любили Тургенев, Некрасов, Толстой. Но охотником надо родиться…
Наше досье
Виталий Смирнов родился 14 февраля 1935 года в Хабаровске. Два года возглавлял олимпийский комитет СССР, с 1992 по 2001 год – ОКР, много лет был вице-президентом МОК, сейчас – его дуайен. Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» трех степеней, высокими наградами ряда европейских стран.
4 малоизвестных факта из жизни В.Г. Смирнова После Игр-1992 в одном самолете с Самаранчем облетел столицы всех стран СНГ, чтобы убедить выступать единой командой в Барселоне-1992.
Дважды получал из рук короля Испании Хуана Карлоса I высшие награды королевства.
Не голосовал в Солт-Лейке в 2002‑м (вопреки мнению СМИ) за вручение второй золотой медали канадским фигуристам вместе с нашими Бережной – Сихарулидзе – просто не имел права.
Ежегодно ездит в Африку, где видел монаха, живущего в пещере 58 лет.
