Врач Галимова: Надеюсь, Саша слышал, что шептала ему жена
В понедельник в 14.00 врачи Института хирургии имени Вишневского, боровшиеся за жизнь Александра Галимова, пригласили журналистов на брифинг. На нем они подробно рассказали, как прошли последние дни мужественного ярославского игрока.
Реквием по Александру Галимова[ВИДЕО]
Черный лед. Фильм-память по ХК "Локомотив"
Инесса РАССКАЗОВА,
Дмитрий ПОНОМАРЕНКО
90 процентов ожогов. Боль, которую даже невозможно представить…
– Как бы вам объяснить, что такое такой обширный ожог, – задумывается врач, проводивший нас на территорию центра. – Ну если очень приблизительно… Это как раздетого догола человека выгнать на лютый сорокоградусный мороз на несколько часов. Поэтому наших пациентов при таких тяжелых травмах и вводят в бессознательное состояние. Сами поймите – даже при условии обезболивания лежать приходится постоянно без малейшего движения. Кто такое выдержит? Люди с ума сходят…
«НАДЕЖДА ЗАТЕПЛИЛАСЬ В СУББОТУ»
Со второго этажа к нам спускаются врачи, непосредственно занимавшиеся спасением Александра Галимова.
– День сегодня недобрый. Мы потеряли молодого парня, талантливого спортсмена, но прежде всего – просто хорошего человека, – говорит директор Института хирургии имени Вишневского Валерий Кубышкин. – Теоретически надежды на спасение с самого конца было слишком мало. Но мы сделали все возможное. С первой же минуты было сделано протезирование всех важных функций организма. Искусственная вентиляция легких, искусственная почка… Все, что требуется для борьбы с шоком и огромным распадом ткани вследствии ожога. Современная терапия была проведена в полном объеме. В любой зарубежной клинике не сделали бы больше… И все равно этого оказалось мало. Таковы уж особенности этой травмы.
– Был ли за эти дни хоть один момент, когда Александру стало лучше, и у вас затеплилась реальная надежда?
– Нам удалось стабилизировать состояние пациента, – отвечает руководитель Ожогового центра профессор Андрей Алексеев. – Изначально мы отдавали себе отчет, что такие ожоги несовместимы с жизнью. И все же в субботу нам удалось, наконец, нормализовать гемодинамику. Нормализовался пульс, артериальное давление. В общем, стало лучше работать сердце. До вечера воскресенья все шло неплохо. Вроде появился шанс, что за счет молодости и спортивного здоровья Александр будет бороться дальше. Но способности человека, даже такого сильного, как Галимов, не безграничны…
– У него иссякли силы?
– Да. Ожоговые травмы – особые. Они нарушают работы сразу всех внутренних органов. Даже комплексное лечение не спасает.
«ЖДАЛИ ЧУДА, НО ОНО НЕ ПРОИЗОШЛО»
– Вчера в СМИ появились слухи об операции по пересадке трахеи. Они имели под собой хоть какое-то обоснование?
– Абсолютно никакого! Это глупость больного воображения. При поражении дыхательных путей такие операции не выполняются.
– У многих людей появилась надежда на выздоровление Александра, когда они узнали, что сразу после аварии Галимов двигался и разговаривал.
– Это как раз и называется шок. Но за ним следует другая реакция, органы теряют работоспособность.
– За эти пять дней Александр приходил в сознание?
– Нет, он специально находился в медикоментозном сне. Это необходимая мера.
– Медицине известны случаи, чтобы люди с такими ожогами выживали?
– Все зависит от того – сколько глубоких ожогов и сколько поверхностных. У Галимова было девяносто процентов ожогов. Семьдесят из них – глубокие. В такой ситуации можно было надеяться только на чудо. К сожалению, его не случилось…
– Могло его состояние ухудшиться из-за транспортировки в Москву?
– Нет. Иначе мы бы потеряли его в первый же день после перевозки. Я лично в этом участвовал. Все было сделано правильно.
– Можно это было сделать сразу после аварии?
– Нет, в первые часы пострадавший нуждается в антишоковой терапии. Из-за этого он нуждался в срочной госпитализации.
«КОГДА Я ПРИЛЕТЕЛ В ЯРОСЛАВЛЬ, ОН БЫЛ УЖЕ В КОМЕ»
Просто поразительно, сколько диких слухов может породить человеческая трагедия. Сколько оказывается желающих вольно или невольно, а возможно – вполне сознательно и цинично сделать себе на ней имя. В последние дни несколько интернет-ресурсов уверенно вывешивали новость: «Александр Галимов скончался в больнице».
Было ли это банальной ошибкой – хотя никому, пожалуй, не стоит объяснять, какова цена такой ошибки, – или сознательно сфабрикованной «уткой» ради поднятия собственных рейтингов…
Это даже не хочется обсуждать.
Отойдя в сторонку с доктором Алексеевым после окончания официального брифинга, мы просто спросили его о том, что же происходило все эти дни за запертыми для посторонних дверями Института Вишневского. Что скрывали сдержанные и ничего, по сути, не говорившие строчки о стабильно тяжелом состоянии нападающего «Локомотива»...
– «Состояние Александра Галимова остается стабильно тяжелым» – эта фраза, начиная с четверга, звучала во всех сводках новостей. А что она означала на самом деле?
– Была определенная положительная динамика. Даже не то, что положительная… А просто относительная стабилизация состояния. Почему относительная? Потому что трудно себе представить, что при такой тяжелой травме может быть стабильность, которая определяет дальнейший перелом болезни. Это не тот случай… В воскресенье ближе к вечеру ситуация стала меняться. Нарастали явления сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности… Они прогрессировали, и в итоге привели к невозможности дальнейшей жизни.
– У Саши остановилось сердце?
– Да.
– Андрей Анатольевич, пожалуй, это уже лишний вопрос, но если бы его состояние оставалось стабильным, что вы собирались предпринимать?
– Дальнейшие хирургические действия: удаление обожженных тканей, изучение возможности пластики, то есть пересадки кожи, использование и культивирование клеток и так далее…
– Когда вы прилетели в Ярославль, Александр еще разговаривал?
– Мы с ним не говорили. Мои коллеги рассказали мне, что они некоторое время в самом начале общались с Сашей, когда еще не была налажена искусственная вентиляция легких.
– А при ней разговор в принципе…
– …Невозможен! Конечно, нет. Вентиляция легких проводится через специальную трубку, какой тут разговор может быть?!
– В Ярославле люди, ставшие свидетелями того, как Сашу грузили в машину «Скорой помощи» для транспортировки в Москву, говорили, что он плакал и кричал: «Не оставляйте меня одного! Пожалуйста, поговорите со мной!». Значит, это не могло быть правдой?
– Если бы речь шла о том, когда его только привезли с места аварии, то это могло быть правдой. Поскольку ожоги такой степени тяжести подразумевают шок и очень сильное возбуждение, оно бывает и немного неадекватным. Например, больные, которых затем удается спасти, не помнят ни самой катастрофы, ни того, что было после, в больнице. И, в общем-то, многим непосвященным может казаться: раз человек идет, разговаривает – значит, все благополучно. А на самом деле это реакция на травму, на боль, она выражается в выбросе гормонов в том числе, что позволяет организму работать на переделе.
– Как долго Александр находился в сознании?
– Не думаю, что больше часа-полутора часов. Затем неизбежно наступает истощение, падение деятельности со стороны внутренних органов и развивается следующее состояние шока, когда больной уже впадает в кому, а сознание отсутствует.
«НАДЕЮСЬ, САША СЛЫШАЛ, ЧТО ШЕПТАЛА ЕМУ ЖЕНА»
– Как часто вы позволяли его отцу и жене заходить в палату к Саше?
– Вчера его супруга приходила. Мы подходили к Саше, она с ним пошепталась… Конечно, как бы не было всем понятно о неблагоприятных перспективах, связанных с лечением ожоговой травмы, все мы надеялись… Но мы адекватно оценивали ситуацию. Родственники тоже понимали это и внутренне были готовы к самому страшному. Хотя подготовиться к этому, конечно, нельзя.
– Александр мог не то, чтобы услышать, а почувствовать, что говорила ему шепотом Марина?
– На этот вопрос вам никто не ответит. Мы считаем, что, наверное, люди, лежащие в коме, все равно каким-то образом слышат и чувствуют. В общем, я думаю – да…
– Всегда ли вы разрешаете близким входить в палату к больному? Или это был исключительный случай?
– Все зависит от близких, от того, в каком состоянии они сами находятся. Готовы ли они к таким тяжелым впечатлениям, смогут ли они вынести то, что им придется там увидеть. Понимая, что ситуация может измениться в любую минуту, мы стараемся, чтобы у близких и родных не оставалось потом чувства, что они не успели сказать что-то, попрощаться…
– Их готовность вы оцениваете, или это делают психологи?
– После стольких лет работы с тяжелым больными, – а к нам же поступают самые тяжелые больные со всей – опыт у нас уже не меньше, чем у психологов.
– Когда Саша ушел, ни его жены, ни отца в больнице не было? И они узнали обо всем от врачей?
– Сегодня они не успели приехать. Я позвонил супруге Саши, а его отец как раз в это время подъезжал к институту.
– И не застал сына в живых?
– Нет.