Бонусы букмекеров
Спартак — Динамо
UFC: Двалишвили — Ян
Фрибет 3000₽ от Winline
Так они не волновались никогда. Юбилей «Советского спорта»
ПРИЕХАЛ ТОЛСТЫХ. ОБМОЛВИЛСЯ СМУЩЕННО…
Пришел Николай Толстых. Обмолвился смущенно: «Я понимаю, что никакой я не ветеран. Но я вас так люблю, что не мог не приехать и вас не поздравить». А Ловчев – да. Волновался больше, чем перед матчем в честь торжественного ухода из футбола Гарринчи.
Внутренняя деликатность не позволяла. Но когда он взял в руки бокал, пропустить хоть слово в его монологе было решительно невозможно:
– Как же я боялся не купить хоть один номер «Советского спорта». И совсем молодым футболистом, и позже. Мне было так важно знать, как вы нас оцениваете, как оцениваете наших соперников! И, к стыду своему, я должен признать, что играли мы порой далеко не на том уровне, на каком вы писали о нас!
Сегодняшнее поколение, вот тот же Аршавин… Когда он проходит мимо журналистов в наушниках, четко давая понять, как он относится к прессе… Мне искренне жаль его, потому что я прекрасно знаю, чем все это закончится. Пройдут годы, и он будет растерянно оглядываться на людной улице: узнает ли его хоть кто-нибудь?! Этот день придет, придет обязательно, только прошлого не вернешь и ничего в нем не исправишь…
«НАПИШИ ВСЮ ПРАВДУ О МОЕЙ ЖЕНЕ»
На улице я встретила Витю Хрущева. Бывшего главного редактора «Советского спорта». Он опаздывал, звонил мне, требовал, чтобы я ни в коем случае не ушла раньше времени. Да как же я уйду? Мне же писать репортаж.
– Репортаж? – переспросил Витя, когда мы с ним обнялись и я покаялась в том, что, возвращаясь с дачи, так часто проезжаю мимо его дома в Солнечногорске и никак не соберусь зайти. – И что от меня требуется? Воспоминания? Пожалуйста. Когда я был главным редактором «Советского спорта», в моей жизни произошло самое важное событие. В перерывах между версткой, планерками и множеством других дел я встретил... свою жену. Мы познакомились в Интернете. Она тогда жила в Ставрополе, и у нее был нос, как у Барбары Стрейзанд. Кто-то считает такой нос недостатком, но я…
Они усыновили двоих детей из детского дома. Мальчика и девочку.
«ОН МАТЕРИЛСЯ, КАК БЛОК!»
С Наташей Калугиной, чей голос знаком очень многим по эфирам «Эха Москвы», несмотря на то что мы как будто из разных поколений, у нас был один учитель. Лев Николов. Его репортажи о боксе в восьмидесятые читала вся страна…
Другой бывший главный редактор «Советского спорта», Александр Козлов, вспоминал ушедших, тех, кто ушел только в этом году.
Доброва, Коршунова, носившегося со своим «ЗОЖ» (приложение о здоровом образе жизни) и поначалу получавшего только тычки: «Да кому он нужен, твой «ЗОЖ». Потом, когда тираж «ЗОЖ» достиг пяти миллионов, заговорили, как нередко происходит в таких случаях, иначе: «Скажите, пожалуйста, казалось бы, два притопа, три прихлопа – и ты здоров, но как это востребовано, это должно быть, получается, в каждой газете, если обеспечивает такие тиражи!».
А Льва Васильевича Николова мы с Наташей вспоминаем за кадром, вне тостов, после которых не чокаются.
«Он сделал меня человеком, – говорила я. – Я не спала трое суток, переписывая один и тот же текст. Но дело не в этом. Знаешь, как он это делал? Он читал то, что я ему приносила, и морщился: «Ну и фигня… Нет, ну какая все-таки фигня». Швырял мне через стол: «Переписать!». Ничего не объяснял. Нужно было самой додуматься. Почему фигня и как это нужно переписать. Вот такой вот урок для саморазвития. Но сердиться и тем более обижаться было невозможно. По вечерам он же играл для тебя на гитаре такие потрясающие вещи…
«А как он матерился! – воскликнула Калугина. – Это же Блок! И как я плакала из-за него в женском туалете…»
«ВЫ МЕНЯ НЕ ПОМНИТЕ? ЭТО НЕ ВАЖНО…»
…Я сидела рядом с невероятно талантливым спортивным журналистом Сергеем Микуликом, слушала его и все время смотрела через стол. Человек, находившийся по другую сторону длинного овального стола, отвечал мне внимательными взглядами. Я хотела поговорить с ним двадцать лет, но ни разу, никогда мы не встречались.
Несколько раз я выходила на улицу, чтобы пройтись. Чтобы справиться со своим волнением. Чтобы решиться и наконец к нему подойти.
Объясняю. Зима 1993 года. Я – студентка и фактически умираю голодной смертью. Потому что родители далеко и помочь ничем не могут. В стране разруха, она коснулась и их. Стипендия на факультете журналистики МГУ – 300 рублей в месяц. А килограмм самой дешевой «Останкинской» колбасы стоит 88. Нужно ли объяснять что-то еще? Наверное, да. Нужна работа.
Я сижу около «Китай-города» в промороженном насквозь парке с огромными сугробами. Я принимаю решение… Я пройду сейчас по всем редакциям, я буду просить дать мне хоть какое-нибудь задание. Я пошла по улице Архипова, где в те годы располагался «Советский спорт». Взглянула на вывеску. Какая разница, откуда начинать?
Ответсек, услышав, что я очень хочу работать, но у меня нет ни одной идеи, с сомнением покачал головой. Но все-таки посоветовал зайти в кабинет к Владимиру Голубеву. Голубев прервал мой монолог на полуслове:
– Мне почему-то кажется, что ты прежде всего очень хочешь есть.
Я кивнула.
Короткое замешательство:
– Понимаешь, мы вчера выпили с ребятами. Денег больше нет. Но я одолжу.
Он вышел, вернулся с трешкой. Отвел меня в столовую, заказал полноценный обед: первое, второе, компот. Молча подождал, пока я закончу. Объяснил, что в штат не попасть, и устроил в частную газету «Тайм-Спорт».
Так я стала спортивным журналистом и остаюсь им по сей день.
А Голубев… Когда я начала рассказывать ему об этом, несколько раз удивленно переспросил: «Вы меня ни с кем не путаете?».
Конечно, нет. Ни с кем.
«То, что вы меня не помните, – улыбнулась я, – это – нормально. Сделал добро – брось в воду».
– Это да, – задумчиво ответил Владимир Голубев, когда-то замечательно писавший о спортивной гимнастике. – Но я теперь ночь спать не буду…
Гурам Аджоев: Вопрос по Вальбуэна пока открыт
