Фигурное катание. Встреча для Вас. Хотите жить? На раздумье – 15 минут… Даже после этих слов доктора Александр Горшков не смирился с мыслью, что не выйдет на лед
ФИГУРНОЕ КАТАНИЕ
Александр Горшков. Это имя для истинных поклонников фигурного катания звучит как музыка. Как аккорд зажигательного танго «Кумпарсита» – визитной карточки знаменитого дуэта Пахомова – Горшков, олимпийских чемпионов-76, шестикратных чемпионов мира. Ровно тридцать лет назад в Инсбруке Пахомова и Горшков стали первыми олимпийскими чемпионами в танцах на льду. А 8 октября Александр Горшков отметил свое 60-летие.
МАСТЕР И ФИЗКУЛЬТУРНИК
– Александр Георгиевич, в таких случаях первый вопрос традиционен: с чего все началось?
– По большому счету, своим становлением в фигурном катании я в первую очередь обязан двум женщинам – маме и будущей супруге и партнерше по выступлениям Людмиле Пахомовой.
Первого сентября 1952 года мама повела меня в первый класс и там, познакомившись с такой же родительницей, мамой моего будущего закадычного дружка Миши Федорова, узнала, что в школе фигурного катания «Салют» на Шаболовке идет новый набор учеников. С этого все и началось.
На следующий день нас с Мишкой привели в эту школу. При этом мою маму ничуть не смутило то обстоятельство, что я не умею кататься на коньках. Поначалу это было неважно: тогда не было искусственных катков, поэтому в ожидании заморозков мы занимались в зале хореографией и ОФП. Но с первыми холодами, когда залили каток, выяснилось, что надо пройти второй этап отбора, теперь уже на льду.
Меня это напугало страшно. Не потому, что я безумно любил фигурное катание и боялся потерять место в группе. Просто очень не хотелось подводить маму. Случайно подслушал разговор двух чьих-то родительниц, одна из которых утверждала, что предпочтение будет отдано не только тем ребятам, кто хорошо катается, благосклонно отнесутся и к тем, кто проявит характер: упал, встал, упал, снова встал…
По второму критерию я должен был проходить без проблем, поскольку во время экзамена падал и вставал не менее двадцати раз, но меня почему-то не взяли…
Маму это не остановило. Уж не знаю, кто подсказал ей эту идею, но спустя две недели она снова привела меня в эту школу и заставила встать в шеренгу вместе с занимающимися. Когда появился тренер, я стоял ни жив ни мертв. Но он – о чудо! – не прогнал меня, а только спросил: «Ты что, болел?» Я сделал движение головой, которое могло означать и «да», и «нет», и моя судьба фигуриста была решена…
Начал я с одиночного катания, но, не снискав там лавров, решил попытать счастья в парном. Там получалось лучше, но все равно не так, как хотелось, поэтому когда мой тренер Ирина Никифорова сказала мне, что в ЦСКА из Ленинграда приехала талантливая девочка Ирина Нечкина, которая очень хочет заниматься танцами и ей ищут партнера, я немедленно согласился.
Там в ЦСКА и познакомился с Людмилой Пахомовой, которая тогда каталась в паре с Виктором Рыжкиным. В ту пору они уже были знамениты. Дважды выиграли чемпионат СССР. Мы стали тренироваться вместе, Мила и Виктор много нам помогали, иногда я даже становился в пару с Пахомовой…
А в 66-м году, после возвращения с чемпионата Европы, где Пахомова и Рыжкин заняли десятое место, Мила предложила мне кататься вместе. Попросила меня проводить ее до метро и по пути сделала это предложение. Для порядка я взял время подумать до вечера, но сам был, естественно, на седьмом небе от счастья. Такая знаменитая спортсменка! А кто я? Обычный перворазрядник. Знаю, что в первое время даже многие специалисты не верили, что у Пахомовой что-то получится с «этим физкультурником». Но получилось.
В 1969 году мы стали бронзовыми призерами на чемпионате Европы, серебряными – на чемпионате мира, а потом пошли и победы.
ОТРАВА ДЛЯ ЧЕМПИОНОВ
– В переизданной недавно автобиографической книге вы назвали свою победу на чемпионате мира-72 в Калгари переломной, открывшей «зеленую улицу» до Олимпийских игр в Инсбруке. После нее все следующие чемпионаты мира и Европы выиграли практически без конкуренции. Но мало кто знает, какой ценой дались вам золотые медали в Калгари…
– Начались соревнования, как водится, с обязательного танца. Далее – оригинальный. Между оригинальным и произвольным танцами был выходной день. Утром мы с Милой пошли погулять по городу, а вернувшись в отель, отправились в ресторан на обед. Вместе с нами за стол сели еще два участника чемпионата, не буду называть их фамилий…
Заказали разные блюда (Мила вообще только чуть-чуть пощипала мясо и овощи), а через полтора часа – у обоих резкая боль в желудке, тошнота и высокая температура. Совершенно обессиленные, мы лежали в кроватях в номере, корчась от судорог и озноба…
На помощь нашему врачу был вызван канадский доктор. Без суеты и огласки (организаторы чемпионата, естественно, не были в этом заинтересованы) они провозились с нами всю ночь. Напичкали лекарствами, которые в основном сняли симптомы отравления, но привели нас в состояние полной расслабленности…
Но на следующий день мы все-таки откатали произвольный танец так, как надо было для того, чтобы в третий раз стать чемпионами мира. Хотя это было настолько тяжело, что даже сейчас, спустя 34 года, помню практически каждый шаг, сделанный тогда на катке…
РОКОВАЯ ФОТОСЪЕМКА
– А через три года на пути к олимпийской победе судьба уготовила вам еще одно, куда более серьезное испытание…
– Я благодарю Бога за то, что это случилось не в 1976 году, а в 75-м, иначе не видать бы нам Олимпийских игр в Инсбруке, как своих ушей…
Все началось, казалось, с безобидной журналистской просьбы уже после того, как мы более чем уверенно выиграли чемпионат Европы, прошедший в Копенгагене. Церемония награждения, обязательная в таких случаях пресс-конференция, несколько эксклюзивных интервью для желающих... В общем, все, как обычно, и вдруг просьба (поддержанная, кстати, одним из руководителей нашей команды) от доброжелательно настроенной к нам газеты – сделать несколько снимков на фоне рекламы…
Но «фотосессия» затянулась, поскольку пришлось не просто позировать, а делать сложные поддержки, требовавшие больших физических усилий. А зал, где проходили соревнования, был практически полуоткрытым: сильнейшие сквозняки, холодно так, что даже хорошо одетый зритель к концу соревнований не выдерживал. Что уж говорить о наших легких костюмах! В общем, через двадцать минут я окоченел…
Без сил, застывшие, как ледышки, мы вернулись в отель только через час, встретив там разъяренную Чайковскую. Она уже знала причину нашей задержки, но в тот момент Елену Анатольевну в первую очередь взволновало то, что рекламная съемка могла послужить основанием для нашей дисквалификации накануне Олимпийских игр (а в Копенгагене впервые было объявлено о включении танцев на льду в программу Белых Олимпиад). Пленка усилиями нашего тренера была в конце концов благополучно изъята, а вот последствия переохлаждения оказались для меня непредсказуемыми…
Впрочем, не факт, что моя болезнь стала следствием именно этого переохлаждения. Так по крайней мере спустя полмесяца после операции мне сказал наш знаменитый хирург-пульмонолог Михаил Перельман. Дефект плевры, который обнаружили у меня, мог быть и врожденным, но в любом случае то, что произошло на следующий день после победы в Копенгагене, могло произойти в любой момент.
Проблемы начались утром, когда, покидая отель, мы грузили багаж в автобус. Я поднял тяжелый чемодан и почувствовал резкую боль под лопаткой, которая потом уже не отпускала ни на секунду, заполнив всю левую часть груди. Уже после узнал, что у меня произошел разрыв плевры, покрывающей легкое, после чего воздух стал поступать в плевральную полость, и левое легкое перестало функционировать…
В таком состоянии я провел целый день, поскольку прямого рейса до Москвы не было и мы летели через Хельсинки. Пытался себя успокаивать, думать о том, что это обычная невралгия. Чувствовал, конечно, что все гораздо серьезнее, но всячески гнал от себя эту мысль…
Перегрузки в самолете дело усугубили: при посадке лопнула верхняя легочная артерия, и в полость полилась кровь, о чем, понятно, тоже узнал не сразу…
Потом было много разговоров о том, что наши врачи в течение трех дней не могли поставить мне правильный диагноз. Отчасти в этом был виноват я сам, потому что, мягко говоря, не способствовал тому, чтобы они это сделали. Всячески старался скрыть симптомы болезни, потому что больше всего боялся… пропустить стартующий через месяц в Колорадо-Спрингс чемпионат мира. Не попаду туда, думал я, и наше место тут же займут, а потом снова доказывай, что именно ты должен ехать на Олимпиаду…
«Я МОГУ!»
– Дорога из аэропорта домой превратилась в муку, – продолжает Александр Георгиевич. – Любая кочка под колесами машины вызывала нестерпимую боль. Сидеть уже не мог – ехал стоя. А поскольку всем, в том числе и мне, по-прежнему казалось, что это межреберная невралгия, мне порекомендовали принять дома горячую ванну.
Когда я туда лег, то уже через десять секунд понял, что сейчас потеряю сознание. Кое-как дополз до кровати и дальше ничего не помню… Проснулся среди ночи от безумной боли…
Когда на третий день в диспансере мне все-таки поставили правильный диагноз и срочно отправили в клинику, там очень быстро и доходчиво дали понять, что не о карьере в данный момент надо думать, а о том, как спасти свою жизнь. И что для этого необходима операция. После всех моих разглагольствований о том, что мне никак нельзя пропустить чемпионат мира, Михаил Израилевич Перельман взглянул на часы и сказал: «У меня сегодня еще три операции, поэтому даю вам 15 минут: хотите жить – соглашайтесь, нет – ваше дело…» Операция длилась шесть часов.
– Остается только удивляться, но в Колорадо-Спрингс, как сейчас уже известно, вы все же поехали. Неужели, лежа на операционном столе, знали, что это непременно случится?
– Все три дня до операции я жил с твердой надеждой на то, что ничего страшного со мной не происходит и боль непременно рассосется. Это сейчас понимаю, насколько рисковал собственным здоровьем, а тогда все было предельно ясно: пропускать чемпионат мира никак нельзя.
С этой мыслью, что называется, по инерции, встал и с операционного стола. Две недели потребовалось на реабилитацию вместо рекомендованных трех месяцев. Времени – на месяц в больнице, потом еще полтора в соответствующем санатории – не было, поэтому мы с Милой подняли скандал и все-таки поехали в Колорадо-Спрингс.
Правда, прилетели туда лишь за день до соревнований и приняли участие только в показательных выступлениях, но все равно это была победа. Во-первых, потому, что мы дали всем понять, что не собираемся покидать лед из-за моей болезни. Во-вторых, мне самому было важно понять, что я МОГУ. В США, особенно во время турне по городам страны, состоявшемся после чемпионата мира, я вновь обрел уверенность в собственных силах.
Потом некоторые журналисты называли мое выступление на Олимпиаде-76 в Инсбруке подвигом. Я так не считаю, потому что этот «подвиг» понадобился для того, чтобы «расхлебать» собственный просчет…
– Эти Игры стали высшим взлетом вашей карьеры и одновременно ее финишем...
– Когда о нашем решении оставить лед узнал председатель Госкомспорта СССР Сергей Павлов, он не только устроил нам в «Лужниках» пышные проводы (первые, кстати, за всю историю отечественного фигурного катания), но и принял потом деятельное участие в нашей судьбе.
По его протекции я с 1 января 1977 года стал тренером в Федерации фигурного катания СССР. Миле же больше нравилась работа тренера-практика. Поначалу, правда, своих учеников у нее не было: до рождения дочери помогала другим. А в 78-м начала работать в школе фигурного катания ЦСКА. Успела подготовить несколько чемпионов мира среди юниоров. Среди ее учеников были и Анисина с Авербухом. А потом, увы, серьезная онкологическая болезнь лимфатических узлов спутала все карты… В мае 86-го года после третьего отека легких Милы не стало…
– Но жизнь продолжается. Через два года вы женились во второй раз. Кто ваша нынешняя супруга.
– Ее зовут Ирина. Она в свое время закончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Прекрасно владеет английским и итальянским. Увлекается театром, кино, лично знакома со многими популярными актерами – Амалией Мордвиновой, Витей Раковым, Сашей Домогаровым, Димой Марьяновым, Сергеем Чонишвили… Они часто бывают гостями в нашем доме. Кто-то из них, знаю, примет участие в ледовом шоу в Лужниках, посвященном моему 60-летию и 30-летию нашей с Милой победы в Инсбруке.
– Организовать такое шоу на Малой спортивной арене – ваша идея?
– Что вы! Вы можете себе представить, чтобы я придумал такое? Его инициатором стала префект Северо-Восточного округа, президент Федерации фигурного катания Москвы Ирина Яковлевна Рабер. А я, честно говоря, даже не знаком со сценарием. От меня все держат в секрете.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
ГОРШКОВ Александр Георгиевич. Один из лучших фигуристов мира 70-х годов. Родился 8 октября 1946 года в Москве. Заслуженный мастер спорта. Олимпийский чемпион (1976). Чемпион мира (1970–1974, 1976). Чемпион Европы (1970, 1971, 1973–1976). Серебряный призер первенства мира (1969), первенства Европы (1972). Бронзовый призер чемпионата Европы (1969). Чемпион СССР (1969–1971, 1973–1975). В паре с Людмилой Пахомовой.
Награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета». В настоящее время – председатель технического комитета по танцам на льду Международного союза конькобежцев, начальник управления международных связей Олимпийского комитета России. Вице-президент Федерации фигурного катания России и Москвы.
