«На Женю давило сто тонн». Как Плющенко за день до Олимпиады стал одним из ее героев
Евгений Плющенко
первыми из наших открывал командный турнир. И стал вторым после короткой
программы. Его тренер Алексей Мишин считает, что давление на Евгения
зашкаливало.
Чан говорил, Женя молчал
Плющенко подходит к бортику, нарочито медленно снимает футляры с коньков, передает их Мишину, у него за спиной, скрестив на груди руки, стоит чернобородый Авдыш. Калитка хлопает, и «Айсберг», и до сего мгновения живо встречавший других фигуристов, сотрясается от бешеного рева. В этом реве смешиваются два выкрика: «Женя!» и «Россия!».
«На
Женю сегодня обрушился груз весом в сто тонн!», - Мишин будет в микст-зоне
точен и образен. В мусор — все споры о том, кто должен был ехать на домашнюю
Олимпиаду. Эти сто тонн способен вынести, не задрожав в коленях, только
Плющенко!
Плющенко
не сорвал и даже слегка не смазал ни одного прыжка. Заявленный им контент
изначально был равен тому, что заявил трехкратный чемпион мира канадец Патрик
Чан.
У
Плюшенко каскад из четверного и тройного тулупа, и у Чана — аналогично. У
Плющенко тройной лутц, тройной аксель, и снова все это в ногу с Чаном.
«Плющенко
— великий фигурист, но четверным он в Сочи никого не удивит. Я не предполагаю,
что он будет бороться со мной за золотую медаль», - заявил накануне Олимпиады
Чан.
А
Плющенко, согласно своей давно сложившейся традиции, молчал. Даже жене, Яне,
было запрещено ему звонить. Яна прилетела поболеть за Женю с тремя сыновьями.
Гном Гномыч, родившийся на прошлое Рождество тоже прибыл в Сочи.
-
Я не спала сутки, - сказала мне поздно вечером в среду, по телефону Яна. - Как
я волнуюсь, ты даже не представляешь.
-
Но ты ведь уже прошла с ним Ванкувер, - пыталаюсь придать Яне бодрости в меру
своего разумения.
-
Нет, в Ванкувере все было совсем по-другому...
-
Ты пойдешь на командный турнир прямо с годовалым Сашей? Женя ведь хотел, чтобы
сын увидел, как он катается.
-
Нет, только со старшими мальчиками. Сашенька очень плохо переносит
акклиматизацию.
Мы договариваемся встретиться на трибунах, но разве в этой толпе можно кого-нибудь разыскать? Где-то в ее многоцветном водовороте должен быть и кутюрье Валентин Юдашкин, создавший Евгению костюм для короткой программы. Валентин, рассказывая мне об этом костюме «от кутюр», обещал, что «изменив все планы, поменяв билеты, он полетит в Сочи», хотя до этого, одевая всю нашу олимпийскую сборной к Лиллехаммеру и Атланте, всегда отказывался от поездок в пользу кого-то другого. «Я давно не испытывал такого волнения, – признавался Юдашкин. – Такое чувство, как будто я сам выступаю на Олимпийских играх».
Фото: «Советский спорт»
На костюм никто не посмотрел
Этот
костюм взахлеб обсуждал Интернет, но, стоило Евгению оказаться на льду, все
отступило на дальний план. Костюм был хорош, но можно ли в такую минуту думать
о костюме... Плющенко сделал несколько энергичных движений плечами, расслабляя
и разминая спину, проехал арену несколько раз на большой скорости, но прыгать
не стал, просто делал имитации прыжков.
Ледяной
ум Плющенко владеет, если понаблюдать за его лицом и поведением за считанные
секунды до начала проката целым набором лассо для его горячего сердца. Впрочем,
в такой обстановке, в таком исступленном проявлении восторга, которым его
встретили в «Айсберге», галопом помчится чье угодно сердце.
Плющенко
оставался безмятежным и отрешенным. Он ушел в другой мир, он установил
стеклянную перегородку между бушующим стадионом и своей душой. И вот он уже в
стартовой позе. «Танго Роксанны» из «Мулен Руж» в аранжировке его давнего
друга, скрипача Мартона.
Каскад
4-3 — чисто! Выезд из тройного акселя получается тяжеловатым, но это чисто
визуально, с судейской точки зрения придраться не к чему, тройной лутц – снова
безукоризненно.
Стеклянная
стена в глазах Плющенко сменяется огнем. Все самое страшное позади, и в своей
обожаемой зрителями манере Плющенко начинает играть с залом, переговариваться
глазами, мимикой, движением руки...
Поразительное
самообладание!
Изысканно
поклонившись публике, Женя садится на скамейку нашей команды. А там с флагами
его окружают танцевальные пары Боброва/Соловьев и Ильиных/Кацалапов.
Они сегодня не катаются, они — в группе поддержки. Женя, Мишин и Авдыш втыкают
взгляд в табло.
Короткая программа оценена в 91 с лишним балла. Как будто неплохо, но счастливые улыбки слетают с их лиц. «Ну что ж», – обозначая неровную, выражающую очень многое улыбку как будто говорит Плюшенко. В действительности он ничего не говорит. Говорит его исчезнувшая улыбка...
Фото: «Советский спорт»
«Наш сегодняшний день – не эссе и не повесть. А целый роман!»
Понять
команду Плющенко несложно. Впереди прокаты Патрика Чана, экс-чемпиона Европы Флорана
Амодио, достаточно сильного китайца Хан Яня, и, наконец, Юзуру
Ханью, победителя финала Гран-при.
Кстати,
что интересно: Ханью просил Евгения стать его тренером. Женя отложил этот
вопрос на «после Олимпиады».
И
Ханью, не Чан обыграл вчера своего, возможно, будущего тренера. Патрик Чан
элементарно струсил. Вместо каскада 4:3 он прыгает 4:2, тройной аксель, как
известно, являющийся застарелой проблемой Чана, идет с приземлением на две
ноги.
Ханью
– хорош, он не хуже, а возможно, и еще ярче, сильнее, чем на финале Гран-при в
Фукуоке. Ни малейших сомнений – это главная звезда следующего олимпийского
цикла, но, может быть, и уже сочинской Олимпиады.
«Соmeback
Плющенко – это фантастика!», – в микст-зону мы спускаемся в одном лифте с
американскими журналистами.
Любопытно,
слышали они, или нет, что на Родине «похоронные процессии», преследовавшие
Евгения весь год после операции на позвоночнике, продолжали свой путь и на
Олимпиаде.
Тренировки,
на которые не приходил Плющенко, объявлялись в прессе прогулами. «Как я устал
от этой чуши, вот не надоедает же кому-то это писать, – сказал мне Мишин когда
мы столкнулись вчера днем возле главного пресс-центра. – Это уже даже не
глупость, а что-то запредельное. Я-то думал, мы — одна страна и одна команда».
… После проката Профессор уже в другом настроении: «На Женю давил стотонный груз, а я... просто горжусь тем, как мой ученик с ним справился. Его сегодняшний день, день его выступления на четвертой Олимпиаде — это не эссе. Не рассказ. И не повесть. Это целый роман. Это роман мы пишем с ним уже почти 20 лет...».