«Бог наказал меня за самоуверенность». Публикуем отрывки из книги Сергея Белова «Движение вверх»

Книга Сергея Белова «Движение вверх» вышла в 2010 году – к 30-летию московской Олимпиады, на которой он зажигал олимпийское пламя. Увы, 3 октября этого года легендарного советского баскетболиста не стало. После его смерти автобиография была опубликована в свободном доступе (здесь). Мы же публикуем выдержки из книги о самых значимых я важных событиях в жизни великого спортсмена.

О ФИНАЛЕ В МЮНХЕНЕ

Наконец, пауза в игре завершилась. Команды вернулись на пло­щадку, и судья передал мне мяч для исполнения штрафных бросков. В случае их стопроцентной реализации наше преимущество составит 4 очка за 55 секунд до конца, значит, у нас будет последняя атака и ми­нимум «+2». Это хорошие шансы на победу, которую мы заслужили.

Привычным, доведенным до автоматизма движением я бросаю мяч в кольцо.

Я промахиваюсь.

Бог наказал меня за самоуверенность. Мой промах не был срывом, потерей концентрации, отказом от борьбы, ведь через пару секунд я уверенно забил второй штрафной, что сохранило нам шансы на борь­бу и победу. Видимо, просто было суждено, чтобы мы пережили все последовавшее.

Ждать оставалось недолго. Чудовищно точный бросок Форбса, отчаянная неразбериха под щитом соперника, дикий по своей неле­пости пас в никуда Сашки Белова, перехват и отрыв Коллинза, фол Саканделидзе. Ликование американцев, невероятное напряжение с запуском и перезапуском последних трех секунд. Золотой пас Вани Едешко и золотой бросок Сашки. Скандал, устроенный американской командой, напряженная ночь ожидания переигровки. Великолепный по своему драматизму финал, завершившийся свержением с трона его многолетнего обладателя.

ОБ ОТНОШЕНИЯХ С ГОМЕЛЬСКИМ

Звание заслуженного мастера спорта, полагавшееся мне после победы на чемпионате мира-1967, мне не присвоили, в отличие даже от тех, кто был в составе команды, но практически не вставал со ска­мейки.

Позднее, во время какого-то коммерческого турне, Гомельский сказал мне, что обошел меня этим званием для моей же пользы, чтобы я не зазнался и не остановился в развитии. Не знаю, может быть, сущес­твовала какая-то разнарядка на присвоение званий, не стану врать. Отмечу только, что неприятный осадок от того эпизода у меня остал­ся. Тем более, что присвоение звания мастера спорта за выигрыш в одни ворота европейского первенства того же года, на котором я был включен в символическую пятерку лучших игроков чемпионата, ви­димо, в версии Гомельского, по-прежнему могло мне навредить. По­четное звание мне присвоили только в 1969-м после второй победы на чемпионате Европы.

Еще до этого, после Спартакиады-1967, Гомельский вызвал меня к себе и сообщил, что недоволен моей игрой на турнире и в состав сборной СССР, которой предстояло участие в Играх Всемирной универсиады в Корее, он меня не включит.

Не хочу опять показаться циником, но временное отлучение от сборной снова пошло мне на пользу (кстати, Универсиада в том году вообще не состоялась). Я отправился восвояси в Свердловск, чтобы получить право на покупку вожделенного призового холодильника, но главное — чтобы вновь спокойно тренироваться вволю по индиви­дуальной программе.

О ЦСКА

С другой стороны, людям претило, что ЦСКА обладает уникаль­ными возможностями для комплектования, которые использует достаточно безжалостно, вырывая самых лучших игроков из регио­нальных коллективов, разрушая наигранные сочетания и связи, а глав­ное — надежды, которые питали местные болельщики в связи с появ­лением на небосклоне этих новых звезд. Само за себя говорит прозвище «кони», появившееся, возможно, из-за предыстории армей­ской базы в Архангельском (там когда-то размещались конюшни), а закрепившееся в связи с традициями комплектования футбольного и особенно тихоновского ЦСКА.

После того как очередное молодое дарование на второй-третий сезон своих выступлений по мастерам обнаруживалось в составе ЦСКА (а нередко — просто застревало в запасе у армейцев), провин­циальный болельщик смачно сплевывал, нецензурно выражался и ставил диагноз: «Опять коням продался.» Что впоследствии не меша­ло этому болельщику яростно поддерживать и превозносить того само­го игрока в составе национальной сборной, после того как его мастерс­тво именно за счет пребывания в ЦСКА вырастало на порядок.

О МОСКОВСКОЙ ОЛИМПИАДЕ

Несение факела с олимпийским огнем, особенно на завершающих этапах его пути к главному олимпийскому стадиону, является высокой честью, предоставляемой лучшим представителям нации, отличив­шимся в различных областях. Что же касается права зажечь этим факелом сам огонь очередной Олимпиады, который будет гореть день и ночь до момента закрытия Игр, то эта честь для спортсмена не срав­нима ни с чем. Ее оказывают лучшим из лучших, в каком-то смысле людям, символизирующим национальный спорт, национальную куль­туру, имеющим бесспорный авторитет и безупречную репутацию. Это что-то сопоставимое с почетным поручением нести национальный флаг во главе делегации твоей страны на открытии Игр, но на порядок значимее.

Обо всем этом я не мог не думать, когда буквально за неделю до 19 июля — дня торжественного открытия Игр я от Гомельского узнал, что зажигать огонь московской Олимпиады поручено мне. Разумеется, я воспринял это как огромную честь и огромное доверие, оказанные мне моей страной, — именно так, а не в качестве доверия партии и правительства. Они мне, конечно, тоже были дороги, но не в такой степени.

Спрашивать, согласен я или нет, никому, естественно, и в голову не приходило, — согласие презюмировалось. Мне размышлять на тему «достоин ли я?» было просто некогда. До церемонии открытия оста­валось совсем мало времени, а мне еще предстояло подготовиться к почетной миссии.

Почему объявление этого решения состоялось столь поздно, мне неизвестно. Единственная версия, которая у меня есть, — это сохра­нявшаяся до последнего неопределенность руководства в выборе, кому доверить почетное право. Насколько я понимаю, у меня был как ми­нимум один серьезный конкурент — прославленный легкоатлет Вик­тор Санеев, трехкратный Олимпийский чемпион в тройном прыжке. Ему, в конечном счете, доверили второе по значимости действие в церемонии открытия — он пронес олимпийский факел по Большой спортивной арене и передал его в руки мне.

Почему выбор пал в конце концов на меня, а не на Санеева, у меня также есть только одно объяснение. Скорее всего, по замыслу органи­заторов, зажигать огонь московской Олимпиады было логично дове­рить спортсмену-москвичу. Уроженец Сухуми Санеев жил в Тбилиси. Так мечта моего детства о ЦСКА, превратившая меня из сибиряка в москвича, привела меня и к главной чаше олимпийского огня москов­ского форума.