Андрей Рябинский: Понял, что Сашу просто увезут в Германию, побьют и забудут

О том, как родиться спальном районе Москвы, пережить 90-е в бизнесе и организовать самый важный боксерский поединок в истории России.

«Было много фингалов» 

Бизнесмена Рябинского вы могли видеть слева от Александра Поветкина - 12 августа 2013-го на первой пресс-конференции перед боем с Владимиром Кличко. Именно он приложит руку и к Поветкину, и к тому, чтобы дуэль взглядов, затянувшаяся на минуту, закончилась. Вы могли слышать его в эфире Первого канала, когда пришлось объявлять об отмене самого долгожданного реванша в российском боксе: Лебедев - Джонс 2. Вы могли знать о нем, как об организаторе всего самого громкого в российском боксе, начиная с 2013-го, как о главе компании МИЦ или руководителе «Мира бокса», но вряд ли вы знаете о том, что было до этого. Так получилось, что мы начали с вопроса со словом «Чертаново» и пришли к боксу только спустя 30 минут разговора.

– «Википедия» рассказывает, что вы учились в школе 1158, это же в Чертаново?
– На самом деле я родился и рос в районе Каховки. Не самый спокойный район, и отчасти поэтому я именно там начал заниматься боксом. Было время, когда мама забастовала против моих занятий, мы конфликтовали. В результате больше чем на два года пришлось бокс забросить. В это же время меня перевели как раз в школу 1158. В ней учился, ее же и заканчивал.

– Почему мама была против бокса?
– Систематически приходил с повреждениями на лице, было много фингалов, полученных и на тренировках, и на улице. Маме очень не нравилось, что в семье растет драчун, она, видимо, хотела видеть во мне более интеллигентного персонажа. Она была инженером в проектном институте, и, несмотря на мощнейший характер, была очень интеллигентной дамой. Мне от нее достался такой же характер, поэтому наше противостояние было довольно жестким и продолжалось много-много лет, вплоть до первых курсов института. На третьем курсе – это были 90-е годы – я стал работать и очень неплохо зарабатывать. За несколько дней я мог заработать несколько маминых месячных  зарплат. Ее институт перешел на хозрасчет, зарплату задерживали, а то и не платили, и получилось, что я стал основным кормильцем в нашей семье. И в это время она как-то успокоилась, расслабилась, видимо, стала понимать, что из меня получится приличный человек с более-менее ясным будущим.

– Первый зал бокса. Каким Вы его помните?
– Занимался в клубе «Чайка» на Каховке, и это было простенькое помещение с пыльными измученными мешками, перетянутыми изолентой. Все было очень стареньким, полуразрушенным. Но тем не менее занимались и было хорошо. Много друзей осталось и оттуда, со многими поддерживаем отношения до сих пор, все они стали достойными людьми.

– Спарринг, который запомнился.
– Наверное, не выделю какие-то особенные, их было довольно много. Были разные: в одних побеждал, в других я получал по полной программе, после таких хотелось все бросить. И точно помню, что были бои, где на последних раундах думал только о том, чтобы все это скорее закончилось и при этом хотелось сохранить лицо, постараться победить и не упасть. И эта цель «дойти до конца» – самое ценное, что есть в боксе. Считаю, что по-хорошему любому молодому человеку надо испытать себя в боксе, хотя бы чуть-чуть. Совсем не обязательно устраивать карьеру, но для развития характера бокс очень полезен. Он позволяет прямо смотреть в глаза кому угодно и не испытывать чувство страха или стеснения. Бокс и единоборства лучше, чем что бы то ни было, развивают такое качество, как уверенность в себе. И именно оно очень важно в жизни мужчины.

– Иными словами, Вы пришли в бокс именно за этим, а не за чемпионским титулом?
– Конечно, очень здорово побеждать и быть чемпионом, но не это было для меня главным, я не думал о карьере боксера, а занимался для того, чтобы выработать в себе качества настоящего мужчины.

– Было ли территориальное деление: по этой улице лучше не ходить, а на этой – спокойно?
– Было. На Каховке случались истории, когда бились стенка на стенку. Напротив нашего дома на Симферопольском бульваре стоял интернат, и мы с этими ребятами схлестывались почти каждые выходные. Однако не было жестокости и подлости.

– Ностальгические чувства посещают?
– Однажды специально приехал туда, когда узнал, что наш дом будут сносить. Это было относительно недавно, лет шесть назад. Уже ощущал себя довольно неплохим бизнесменом, мы с мамой приехали, вышли из машины, и вспоминали наше житье: здесь такие-то жили, а здесь такие – то.

«91-й как кино по телевизору» 

– На месте вашего дома не вы строили новый?
– Была мысль, думал на этом месте что-то построить, но на тот момент мы были недостаточно круты и такой проект не потянули бы. Дело в том, что дом № 24 имел семь корпусов, получается, что надо было проводить большое расселение. Сейчас таких сделок у нас много: мы реконструируем крупные кварталы и занимаемся застройкой больших площадок. Но на тот момент достаточного потенциала у нас не было, хотя мысли такие и возникали. В результате застройкой моего родного квартала занимались другие.

– Ваше совершеннолетие пришлось на невероятное время в стране, что запомните о Москве 91-93-го?
– Наверное, воспринимал как кино по телевизору. В то время совсем не интересовался политикой, не лез в эти вопросы. У меня есть довольно много друзей и знакомых, которые вставали на защиту Белого дома, такие активные борцы за демократию. Я понимал, что в стране происходят глобальные события, но их активным участником не был – думал о том, что у меня есть мама и ее нужно кормить, мне нужно работать и учиться, заканчивать институт. Надо сказать, что в то время работал довольно много и в разных местах. А политические события развивались параллельно. «Лихие 90-е» мне запомнились тем, что у нас в буквальном смысле слова не было денег на еду – не на что было купить продукты в магазине. Поэтому зарабатывание денег было для меня приоритетом.

– Можно было заниматься бизнесом в 90-е, не услышав новостей о дате собственной смерти?
– Тогда было много угроз и разборок, начиная от бытовых ситуаций (в 90-х можно было получить проблемы на дороге: подрезал кто-то кого-то) и до разборок по бизнесу. Всякое случалось.

– Основное правило, чтобы для тебя все это закончилось хорошо?
– Не стоит увлекаться правилами. Каждый случай индивидуален, и стоит быть очень внимательным: где-то действовать предельно жестко, где-то идти на компромисс. Но всегда, если есть возможность поговорить, то лучше сделать это. Если же война, то надо идти до конца. Такая постановка вопроса мобилизует на решительные и последовательные действия.

– У вас диплом по специальности «экономическая кибернетика» звучит как минимум загадочно. Что это такое?
– Наверное, не буду углубляться в суть предмета «кибернетика» – история с моим образованием богаче, чем наименование специальности в дипломе. Я начинал учиться в Институте стали и сплавов. Специальность у меня там была «Автоматизация металлургических процессов», что по сути похоже на кибернетику – и в какой-то момент понял, что пришел не туда. Напомню, мама работала в институте «Стальпроект» и была связана с металлургией, а как выбирают вуз школьники – по примеру родителей. И у меня тоже так получилось. И на четвертом курсе осознал, что сделал неправильно и перевелся в «Плешку» на экономическую кибернетику. И экономика, и технические дисциплины вполне близки мне в силу математического склада ума, они привлекали меня в большей степени, чем гуманитарные науки. В Плеханова учился хорошо и с желанием, хотя и в Стали и сплавов были хорошие оценки.
Продолжал заниматься боксом первые три курса. В общежитии на улице Орджоникидзе и в Горном институте была хорошая школа бокса

– Когда бросили?
– На четвертом курсе вынужден был оставить спорт. И не занимался лет пять. Потом продолжил занятия в обычном фитнес-клубе. Боксом занимался для себя, чтобы поддерживать форму. Периодически пропадал, потому что времени катастрофически не хватало, возвращался, а сейчас занимаюсь довольно стабильно – четыре тренировки в неделю: две тренировки функционально-силовые, две – боксерские.

– Говорят на определенном этапе становится без разницы, сколько у тебя денег, потому что визуально это уже никак не отображается. Миллиардер ты или мультимиллиардер – цена самой дорогой яхты в любом случае будет по плечу?
– На мой взгляд, когда человек произносит фразу «Мне никому ничего не надо доказывать», он в этот момент заканчивается и как бизнесмен и как спортсмен. В бизнесе есть такой момент, что ты зарабатываешь-зарабатываешь, а потом понимаешь – куда тебе столько денег. Солить их? С одной стороны, да. С другой, возникает ощущение, что деньги, они как счет в игре – появляются мысли о стратегии, появляются мысли об общественной работе, о благотворительности. Мы ей занимаемся, просто не афишируем и тратим, поверьте, довольно много. Когда мне говорили: «Зачем ты отдал 23 миллиона на бокс, лучше бы детям отдал». Да я и детям отдаю и довольно много, просто это не предмет обсуждений.
У меня нет стяжательства, я не вижу кайфа в каких-то яхтах и luxury образе жизни, вообще к этому не привык и довольно некомофртно себя в нем чувствую. Мне не так много надо для жизни – лучше потренируюсь, чем буду зажигать в Монако или Куршевеле.

– Какие перспективы у Москвы как у мегаполиса?
– Мне импонирует работа правительства Москвы, хотя и работа предыдущего мэра Лужкова мне тоже нравилась. Надо признать, что он много сделал для города: каким он взял его у Попова и каким он стал. Сейчас правительство Москвы многое делает и правильно все регулирует. В Москве довольно сложно стало строить, и это правильно, это не должен делать кто угодно. Каждый проект довольно серьезно рассматривается.

«Думал просто дам деньги» 

– С чего начали поход в бокс как функционер?
– Честно, я не планировал быть функционером, планировал, что буду бизнесменом, который даст деньги. Как раз намечался бой Поветкина с Кличко. И вдруг увидел, что возможна ситуация провала – Сашу просто увезут в Германию, там побьют, и про все это очень быстро забудут. И в этот момент я подключился – сказал, что дам деньги, чтобы этот бой перетащить в Москву. Всё, больше я никуда не лез – ни в подготовку, ни в выбор места и тренера… Но и со спортивной стороны там был бардак тот еще! Слава богу, что нашлись единомышленники, которые включились в процесс, заботились о Саше и Денисе, следили, чтобы у них все было хорошо.
Когда бой Поветкин – Кличко состоялся, тоже наслушался всего и с разных сторон. Большим откровением для меня стала ужасающая ненависть, которая шла с Украины. Всех этих страшных событий еще не было, а мне писали, что я пытался заманить Володю в дремучую Россию и там его отравить… «Мы приедем и вам конец, все вы москали подонки и т. д.»Мы приглашали фанатов Кличко на поединок, а в ответ неслись совершенно невероятные угрозы. Но все сказанное совершенно не касалось команды Кличко: и Володя, и Виталий, все, кто вокруг них – менеджеры, промоутеры – все вели себя корректно. И когда они приехали, никто ни про кого слова плохого не сказал. Наоборот, чувствовалось родство двух славянских наций. Поэтому черным контрастом выглядели посты на украинских сайтах, в социальных сетях, сообщения, которые приходили мне на почту. Был от этого в шоке, если честно.
Надо понимать, что бокс – это «общественная нагрузка» для меня, ни в коем случае не бизнес и бизнесом он быть не может. Вкладываю в него деньги, и никаких перспектив возврата на сегодняшний день не существует – не потому, что я выбрасываю деньги на ветер, а потому, что, во-первых, мне это интересно, а во-вторых, я видел, в каком состоянии находится у нас профессиональный бокс – от этого мне делалось дурно и хотелось поменять ситуацию. Я понимал, как это должно выглядеть и у меня есть организационный опыт, чтобы эта индустрия стала привлекательной. В итоге моя компания опекает ребят, ведет их. И мы делаем это хорошо.

– Вечер бокса 17 мая 2013 года, который закончился для Дениса Лебедева огромной гематомой и шлейфом слухов о том, как все происходило. Какое впечатление оставил?
– Конечно, впечатления были. Наш боец в главном поединке проигрывает, получив страшное рассечение. Гильермо Джонс явно не в себе, мы не понимали что конкретно происходит, но знали, что что-то не так – после стольких ударов Джонс должен был упасть, как бревно. Но он оставался на ногах и боксировал. И все, кто боксировал с Денисом Лебедевым, никогда не скажут, что у него слабенький удар. Это ни фига не так! Его удар, как электричка – сметает все на своем пути. У Гильермо Джонса голова должна была отлететь, но он стоял на ногах… На контроле нашли допинг у Джонса, и вся эта история начала развиваться. Потом должен был состояться реванш и перед боем У Гильермо Джонса швейцарская лаборатория опять обнаруживает допинг – это тоже одно из сильнейших моих переживаний, потому что, представьте, собрался целый стадион, и я, человек, который работает на российский бокс, должен выйти и сказать, что бой не состоится. И все это в эфире «Первого» канала. И как выходить?! Но надо было это сделать. Денис – парень с сильным характером – посмотрел на меня и сказал: «Я с тобой пойду». Я ему был очень благодарен за это. Мы вышли вдвоем, я сказал, что бой отменяется. Неужели бы мы выпустили нашего бойца против какого-то заряженного киборга, чем-то обколотого?! Как себя после этого уважать?! Денис сказал потом пару слов и все оказались вполне удовлетворенными. У всех кто пришел, была возможность получить деньги обратно. И на следующее мероприятие была сделана 50-процентная скидка на билеты, чтобы нивелировать негативные настроения.

– Cпорт в России вне рынка, потому что сериал «Законники 4» пока интереснее, чем ЦСКА – «Спратак» или Поветкин – Такам?
– Что касается наших вечеров бокса, то у нас запредельные рейтинги – телевизионщики говорят, что не ожидали такого. Интерес есть, просто не выстроилась еще рыночная система отношений в сфере спорта. Наши каналы не в состоянии платить миллионы долларов за трансляцию. И билет не может стоить две-три тысячи долларов. Поэтому в рынок мы пока не помещаемся, а на Западе, в Америке это все уже отстроено. И если бойца пиарят, то рекламные акции приводят к тому, что зритель заплатит за билет и придет на бой. У нас же весь спорт держится на тех, кто его опекает: биатлон опекают, велоспорт – тоже. Галицкий занимается футбольной командой, и она поднимается. И такие действия надо приветствовать – это же хорошо для страны, поднимает ее престиж.

– Пиар главного боксера для страны Александра Поветкина пока выглядит, как одно-два интервью в год и 5-6 реплик.
– Мы хотим, чтобы пиар строился на том, что люди рассказывают о своих достижениях. У нас ушло несколько лет на то, чтобы навести порядок и теперь достижения есть. Сейчас даже Саша Поветкин, который ярко выраженный интроверт понимает, что интервью, какие-то съемки, фотосессии, клипы, реклама, это часть работы, Денис Лебедев, Гриша Дрозд – они это понимают. Поэтому уже пошла какая-то история популяризации. Григорий принимал участие в Камеди Клаб – и там выпуск собрал серьезную аудиторию. Я думаю, в следующем году мы будем больше внимания этому уделять и продвигать ребят. Да и без этого они национальные герои и это исключительно положительные герои. На них смотришь, и тебе хочется тренироваться, а не пить пиво. Если появятся такие же герои среди футболистов, шахматистов, бизнесменов, будет замечательно. И бокс сейчас модный вид спорта, если вы в тренажерном зале захотите найти тренера по боксу, у вас будут проблемы, потому что спрос очень большой.

– Канал «Матч ТВ» – что будет, если Тина Канделаки скажет «Футбол – хорошо, а вот единоборства – это кровь и мы не будем их показывать».
– Мы с Тиной встречались и разговаривали на эту тему неоднократно. Она производит впечатление очень вменяемого адекватного человека, который так точно не скажет. Который понимает, что это важно и что это хорошая штука и для канала и для страны в целом. Она быстро погружается в вопрос, быстро разбирается и у нас нет никаких проблем в общении.

– Что вас сегодня не устраивает в боксе?
– Все нравится, кроме одной вещи в спорте вообще. Спорт – излишне политизирован. Меня спрашивают, не хотел бы я сделать бой Александра Усика с Григорием Дроздом. А я не понимаю, как это сделать. С боксерской точки зрения – бой на загляденье, Усик – классный боец и Гриша отличный боец, но сейчас это превратится в поливание грязью и криками про то, кто москали, а кто хохлы. Но мы-то не про это.