Тренер олимпийских чемпионов Алексей Мишин: Обожал оладьи из картофельных очисток! 8 марта легендарный профессор встречает 70-летний юбилей. Без паники и печали

СОБЫТИЕ ДНЯ. ФИГУРНОЕ КАТАНИЕ
ТОЛЬКО У НАС

Мы прогуляли по Новогорску полдня. Профессор не меньше трех раз напоил меня кофе, накормил обедом, один раз назвал «гадиной», охотно и без долгих пререканий допустил в «святилище» – на тренировку Плющенко. Где, впрочем, велел сидеть не шевелясь и фотографировать только по специальной команде. Он то заставлял меня смеяться до колик, то, опустив голову, надолго задумываться о том, о чем никогда не думала прежде.

От грустного до смешного у профессора Мишина порой всего один шаг. Как, наверное, у самой жизни.

«Это ты хорошо придумала, нам действительно надо поговорить, – сказал он по телефону, когда я позвонила, чтобы условиться о встрече. – Следующего юбилея у меня может и не быть».

– Вы про сто сорок лет? – не слишком изящно, а, пожалуй, откровенно по-дурацки шучу я, лишь бы не подпустить к нему невыносимых мыслей.

– Нет, я пока про восемьдесят, – без малейшей горечи отозвался Алексей Николаевич.

«НЕ ПРОФЕССОРСКОЕ ЭТО ДЕЛО…»

– Алексей Николаевич, ну а какие все-таки ощущения по поводу юбилея? В свое время Александр Рагулин мне перед шестидесятилетием по большому секрету признался, что собирается спрятаться в реанимации. Никита Симонян дал интервью под заголовком: «Мой пресловутый юбилей».

– Мой хороший знакомый, знаменитый тренер по фигурному катанию, говорил, что, когда он проснулся в день своего семидесятилетия, у него было ужасное ощущение, как будто случилась какая-то грандиозная неприятность. Да, верно, не принято очень радоваться, когда в твоем возрасте меняется первая цифра. Это с одной стороны. А с другой… Мужчина начинает себя ощущать стариком в двух случаях. Если он выброшен из профессии или заболел какой-то серьезной болезнью. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, пока со мной ни того, ни другого не приключилось. Так что встречаю я семидесятилетие без чувства паники и печали…

Сравнивая ту жизнь, которая есть у меня сейчас, с той, какой я жил в сорок, пятьдесят лет, я упорно не вижу: а что ж у меня убавилось? Есть даже такие моменты, которые прибавились. Вот хоть бы чисто материальное обеспечение, уважение людей, влияние на окружающих. Всего этого стало больше. Так отчего мне прятаться в реанимации или куда-то уезжать?

– На юбилейном ледовом шоу в Петербурге, которое пройдет 8 марта в вашу честь, вы собирались выйти на лед с Тамарой Москвиной. Об этом пишут и говорят как о чем-то само собой разумеющемся. А за обедом вдруг вы меня ошарашили тем, что передумали. Почему?

– Когда-то я смотрел балет, в котором танцевал великий Вахтанг Чабукиани. Он уже большей частью ходил по сцене, у него было заметное брюшко, и впечатление от всего этого было, мягко говоря, неважным. Вот я и представил себе, как буду выглядеть сам на фоне тех прекрасных фигуристов, чьи имена обозначены на афишах праздничного вечера. Как будет выглядеть запрыгивание Тамары под «Тирьям-тирьям» на мою спину?! Не будем забывать, что Тамара Николаевна – почетная гражданка города Санкт-Петербурга и уважаемый тренер, я… гм… профессор. Профессорское ли это дело – подставлять спину под прыжки женщин пожилого возраста?! Надо быть реалистами.

– Но вы же катались в паре в телевизионных проектах?

– Это было пять–шесть лет назад, моя дорогая.

– Без пяти минут семидесятилетний тренер. Мировое фигурное катание знает подобные прецеденты? Я что-то не припомню, чтобы кто-то тренировал до семидесяти лет. Да еще на таком уровне.

– Одна из моих любимых поговорок: «Неважно, кто кем был. Важно, кто кем стал». Ари Закарян, мой ученик и приятель, продюсер, агент, однажды жил в одном номере с участником Олимпийских игр американцем. И тот просыпался каждое утро с придыханием: «Когда я в день выступления проснулся на Олимпиаде…», вечером, засыпая, опять вспоминал что-нибудь «олимпийское». А я вот даже не помню, когда Урманов завоевывал первую олимпийскую медаль.

– Мне будет лестно подсказать вам. В 94-м, в Лиллехаммере.

– Да пожалуйста, но мне-то все равно! То ли это у меня склад психики такой, то ли умение забывать то, что было. Или это просто называется «жить сегодняшним днем»? У меня настолько энергичная и плотная жизнь, что мне, может быть, просто некогда осознавать, сколько мне лет, и раздумывать о том, сколько еще отмерено. Утром выбегаю на тренировку, а там – телевизионная группа, снимающая фильм об Артуре Гачинском, возвращаюсь – «там ты сидишь». Пообщаемся с тобой, не успею передохнуть – надо идти Жене Плющенко ставить программу с Сашей Жулиным и хореографом. Тут же тренировка у Лизы Туктамышевой и Артура Гачинского. Вот и день кончился. Когда уж тут вспоминать, что было на Олимпиаде в Гренобле в 1968 году?!

– Вы славитесь тем, что «постигаете алгеброй скольженье». Но скажите мне, профессор, можно ли придумать что-то новое в современном фигурном катании?

– Придумывание нового все время происходит. Частично стихийно. Частично – когда люди над этим работают целенаправленно. Мы с научным сотрудником Шапиро сейчас применяем технологии, основанные на самых современных ноу-хау. Например, существует такой прибор – гироскоп. Он используется в космической технике, на подводных лодках, плывущих подо льдом Ледовитого океана. Гироскоп анализирует повороты тела. Или, допустим, акселерометр, измеряющий ускорение, а любое движение вызывает ускорение, в том числе приземление и движение по кривой. В своей маленькой лаборатории в «Юбилейном» мы изобрели тренажеры, которым в мире нет аналогов. У нас весь тренажерный зал завешан патентами. Это раньше я ничего не патентовал и дарил свои изобретения во славу коммунизма.

– Приходилось ли вам иметь дело со случаями интеллектуального заимствования?

– За научным подходом в фигурном катании – будущее. И будущее есть только у тех тренеров, которые его применяют, а не работают по принципу проб и ошибок: «Не получается? Давай еще разок!». Если у фигуриста возникают проблемы с элементом, нужно выделить ту часть элемента, в которой происходит сбой, и предложить специальное упражнение, способное этот сбой устранить. Я придумал множество таких упражнений. Но я был в полном недоумении, когда прославленный тренер… Давайте обойдемся без фамилий. Она тогда еще с Сашей Коэн работала… Я говорю напрямик: «Таня, как так вышло, что все мои упражнения ты шпаришь одно к одному?!». «Алексей! – невозмутимо воскликнула она. – А ты что же думаешь, если ты первым прыгнул сальхов, то никто никогда не должен его больше прыгать?».

«МОЛЧАЛ, ДОЖИДАЯСЬ ПЕРЕЛОМА В ВОЙНЕ»

– Еще древние римляне времен Овидия высмеивали манеру повествования «от яйца». Поэтому о том, как из хулигана вы стали фигуристом, я решила начать выяснять не сразу.

– Да я особенно злостным хулиганом-то не был. Ну, цеплялся на коньках к грузовикам, и, поскольку наряду со снегом на дороге попадались куски асфальта, так я постигал основы реберности. В валенках, в «снегурках» с загнутыми носами. Я мог бы еще добавить, что однажды меня забрали в милицию, но мне что-то не очень хочется…

– Что значит «не очень хочется»? Неужели вы не понимаете, что, если вы об этом сейчас промолчите, я никогда вам этого не прощу?

– Мы с приятелем решили провести друг к другу телефон и разговаривать. Для этого нужны две трубки и батарейка, решили мы, и все будет нормально! У нас батарейка была, а трубок не было. Мы пошли в соседний телефон-автомат и срезали одну трубку. Но чтобы связь была не односторонняя, а двухсторонняя, дуплексная связь, мы пошли и срезали вторую трубку. И когда мы стали ее срезать, вот тут-то нас милиция и прихватила. Они не очень ругались, но вызвали родителей. И родители задумались: «Да, надо убирать мальчика со двора!».

– Войну помните?

– Война мне запомнилась тем, что она показала на примере моей мамы, как человек может приспособиться к любым условиям жизни. Нашим самым большим деликатесом были оладьи из картофельных очисток. И мы ими питались, был голод. Когда папа приехал на побывку с войны, он привез шоколад, я попробовал шоколад и закричал: «Фу, какая сладкая картошка!».

У меня в связи с отсутствием витаминов было довольно позднее развитие. Я начал говорить только когда мне исполнилось три года. Хотя понимал все. И когда спрашивали: «Кто не закрыл дверь?!» (отчаянно боролись за тепло, дров не было), я сразу же показывал пальцем на виновника!

Один мой знакомый тренер пошутил: «Мишин начал говорить поздно не из-за отсутствия витаминов в организме, он смотрел, куда повернет война. И когда наши начали побеждать, Мишин заговорил на чистом русском языке. Он просто выбирал язык, с которого лучше начинать говорить…» Смышленостью я не отличался. Мне сестра рассказывала, как нас кормили супом, она делила столовой ложкой суп пополам и говорила: «Это моя половина, это твоя. Ты ешь отсюда, я ем отсюда!». Потом брала себе два куска сахара, а мне отдавала один. Я начинал мычать от несправедливости, она на моих глазах раскусывала один кусок пополам, протягивала мне два куска, и я оставался удовлетворенным.

– Обхохочешься!

– Я был вообще не похож на себя. У меня были голубые глаза и белокурые локоны. Мама где-то сохранила мой локон. Вьющиеся волосы, совершенно белые!

– В школе вы были в кого-нибудь влюблены?

– Ох, говорят, ранняя любовь – это атрибут гениальных людей. А я все мастерил приемники да на коньках катался. Ощущение любви пришло ко мне гораздо позже.

– А мне «Папа» Гомельский когда-то и про школьные годы та-а-акое порассказал.

– Могу вообразить, что он мог порассказать! Я наверстал свое потом. Дефицит ранней любви… Первое серьезное чувство у меня было к моей будущей жене, Татьяне. Оно было очень сильным, и добиться взаимности стоило больших трудов. Но больше ни слова об этом, о любви не говорят, ее чувствуют.

ШЕКСПИР И ПАРАДОКСОВ ДРУГ

– Чего в вас больше – физика или лирика?

– Я физик на тренировке и лирик в жизни.

– Каким образом в вас уживаются эти два изначально конфликтных начала? Вы исповедуете научный подход, и при этом то и дело из вас выплескивается яркая творческая натура. Вы приглашаете к Плющенко скрипача Мартона, по крошкам восстанавливаете вместе с Женей в музеях образ Вацлава Нижинского. Урманова, работая с ним над Риголетто, возите в оперу.

– Обычно у нас, зрелых тренеров, всегда готов ответ на любой вопрос журналиста. Но на этот вопрос я ответить вам не смогу. И нетрадиционно для семидесятилетнего мужчины скажу: «Я не знаю!».

– Получается, вы себя еще недостаточно изучили за семьдесят лет?

– Себя познать невозможно.

– Готовясь к нашему разговору, я вообще-то нашла в вас не одно противоречие. Например: «Я не работаю с женщинами. Женщина для меня слишком сложный механизм». А через некоторое время у вас появляется сначала Катарина Гербольдт, потом Лиза Туктамышева. Это что ж, гений – парадоксов друг?

– Я говорил так от обиды, потому что женщин хороших у меня тогда не было.

– На Олимпиаде в Лиллехаммере вы специально не взяли фотоаппарат на произвольную Урманова. Алексей становится олимпийским чемпионом, а вы изъясняетесь загадками: «Победа любит приходить неожиданно». Это уже из области тайных знаний.

– Ну почему же, это-то как раз я довольно легко готов объяснить. Есть люди, и есть тренеры, которые готовятся к завоеванию медали. А надо тренироваться не на медаль! Надо готовиться к борьбе. В том числе и за собственное совершенство. Я тому же Урманову говорил: «Леша, сделай, что у тебя есть, а там посмотрим, что будет».

– «Делай, что должно, и будь, что будет»?

– Нет, слушайте меня внимательно: «Там посмотрим, что будет». Если Урманов делал то, что ему положено, то, что у него отработано и стоит в программе, то результат оказывался очень хорошим в большинстве случаев его карьеры. Готовиться напрямую на медаль – это, если хотите знать, методологически порочно! Надо тренировать хорошее вращение, прыжок, дорожку шагов… Потом приходит медаль. Неожиданно. Но обязательно приходит, потому что иначе не может быть. Я не слишком заумно объясняю?

– Нормально. Еще один парадокс в вашем исполнении – то, что вы соглашаетесь на возвращение Плющенко. Зачем вам это нужно? Зачем ему это нужно? Разве не красивее было бы уйти на взлете?

– А-а, к такому-то повороту я был готов! Есть гении общечеловеческого масштаба, есть гении в своем деле. Мерить незаурядных людей заурядными мерками недопустимо! Женя три года не катался, участвовал в шоу, после которых следовал банкет, пришел через три года и выиграл чемпионат России, чемпионат Европы, серебро Олимпиады. Он показал, что все эти три года люди неизвестно чем занимались. Что ж они делали три года?!

Когда меня спрашивают, как вы можете охарактеризовать Плющенко, я отвечаю: «Плющенко – это Шекспир фигурного катания». Шекспир был автором, описавшим все возможные человеческие чувства. Любовь, предательство, ревность, великодушие, преступление… А Плющенко… Он может танцевать и «Лунную», и Адажио Альбинони, и «Секс-бомб», изображать юношу и девушку в одном образе. Кататься под Гуно и под «Бандитский Петербург». Обычно актер или балетный танцовщик тяготеет к какому-то определенному амплуа. А у Плющенко амплуа неограниченное!

– Существует ли в принципе та роковая ошибка, совершив которую, тренер может разделить участь сапера?

– Да. Есть. Когда ты останавливаешься на каком-то этапе и объявляешь: «Ну, теперь-то я знаю все!». Выключаешь все входящие потоки. Это начало тренерского краха.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Алексей МИШИН

Родился 8 марта 1941 года в Севастополе.

С 1967 года выступал в паре с Тамарой Москвиной. Чемпион СССР (1969), серебряный (1968) и бронзовый призер (1969) чемпионата Европы, серебряный призер чемпионата мира (1968).

Карьера тренера: самыми известными учениками профессора Мишина были Алексей Урманов, первый российский олимпийский чемпион в одиночном катании, Алексей Ягудин (многократный чемпион мира, Европы и олимпийский чемпион), Евгений Плющенко (олимпийский чемпион Турина, многократный чемпион мира и Европы). В настоящее время Алексей Мишин тренирует 17-летнего Артура Гачинского и 14-летнюю Елизавету Туктамышеву, которым специалисты прочат блестящее будущее.