Эксклюзив Sovsport.ru – Пьеса Ильи Казакова «Переигровка»

Хиддинк! Хиддинк не русский! Он приехал-уехал, взятки гладки. 6 апреля, как уже сообщал Sovsport.ru, в хабаровском театре драмы и комедии состоится премьера пьесы Ильи Казакова – пресс—атташе сборной России, комментатора «России 2». «Советский спорт» накануне премьеры печатает первую в истории России пьесу о футболе.

Илья КАЗАКОВ

Юлия МАРИНОВА

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Из-за занавеса доносятся обычный шум футбольного матча – крики, дудки, гул трибун, свистки. Начинается скандирование, сначала одиночное, потом все более слаженное: «Позор! позор!» На сцену выкатывается мяч, следом выбегает мальчик в спортивной форме, хватает его и скрывается за занавесом.

Комната, вдоль которой столы с закусками и бутылками. Распахивается двери и внутрь входят губернатор со свитой и сразу обрушивает свою ярость на президента ФК «Волгодон» Василия ПАЛЬЦЕВа.

ГУБЕРНАТОР: Ты пустой! Совершенно! МАКАРСКИЙ твой! Футбол твой! Вы все пустые!

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович! Я-то тут при чем?

ГУБЕРНАТОР: Всех вас уволю. Сегодня – тебя, тренера твоего гениального. Желающих на ваши места – хоть отбавляй. Свободны!

ПАЛЬЦЕВ: За что, Михаил Антонович?

ГУБЕРНАТОР: За все. (Взрывается) За что? За то, что вы меня на посмешище выставили перед всей областью! Проиграть в день города можно, хотя и недопустимо. А вот обделаться по полной программе, как вы – это исключено!

С улицы доносятся крики: «Позор! Позор!»

ГУБЕРНАТОР: Слышишь? Ты за месяц до выборов меня клоуном сделал, за мои же деньги! Я за тот миллион, на который ты этого бразильца купил, мог все дороги в городе отремонтировать. А ты мне что говорил – помнишь? Это второй Пеле! А этот Пеле по мячу попасть не может, зато из ночных клубов не вылезает.

Пальцев молчит, переминаясь с ноги на ногу.

ГУБЕРНАТОР: (уже выпустив пар) Значит так. Завтра днем я жду тебя – и чтобы в руках было заявление об отставке твоего Макарского. И не просто по собственному желанию, а «признаю, что переоценил свои возможности, в результате чего поставил команду перед угрозой вылета из премьер-лиги». Потом пусть он пару интервью даст, где всё это повторит. Это что касается его… А ты – мне список тренеров на стол положишь, которые к нам хотят приехать. А я выберу такого, чтобы эти вот за окном счастливы были.

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович! Да как же я ему это скажу?! Вы знаете Макарского – он неуправляемый, ему никто не указ. Я ведь предупреждал вас тогда: тяжело с ним будет. Он никогда не

согласиться так уйти.

ГУБЕРНАТОР: Твои проблемы. Не решишь – вместе уйдете.

Уходит со свитой. Никто не прощается с Пальцевым, словно его нет в

комнате.

Темнеет, звучит марш Блантера, переходящий в похоронный. Футбольная

раздевалка, где ходят игроки, обернувшись полотенцами, а в середине

мрачно, но спокойно сидит красивый, начинающий полнеть мужчина

средних лет. Это тренер Андрей МАКАРСКИЙ. Пальцев подходит к нему, но не

садится.

ПАЛЬЦЕВ: Андрей…

МАКАРСКИЙ: Я знаю.

ПАЛЬЦЕВ: Что ты знаешь?

МАКАРСКИЙ: Знаю все то, что ты хочешь мне сказать.

ПАЛЬЦЕВ: Откуда?

МАКАРСКИЙ: Сколько мы знакомы, Петрович? Лет двадцать?

ПАЛЬЦЕВ: Где-то так, я как раз только тренировать начинал, когда ты к нам из Вологды пришел. Я нападающего искал, а мне тебя привезли – ножки тонкие, лопатки торчат, на вид лет пятнадцать от силы. Поставил тебя против мужиков – в деле посмотреть, а ты за полчаса три гола забил. Талант у тебя был от Бога. Я знал, что тебя быстро в Москву заберут – и потом, когда ты уже в «Спартаке» играл, а потом в Испании – гордился тобой страшно. Все мечтал, что звание мне дадут – заслуженного тренера – за то, что я тебя открыл. Не дали. А потом и мечтать перестал, когда пришлось хозяйственником стать.

МАКАРСКИЙ: Ты ведь и сейчас тренер. Думаешь, я не понимаю – какие ты мне советы даешь? Я не знаю порой: это я сам придумал или ты посоветовал. Так переплелось все – уже не разорвать. Помнишь, что я тебе сказал, когда ты предложил мне тренером стать? Я ведь думал – приехал из Испании домой, еще год поиграю, и потом буду чем-нибудь где-нибудь как-нибудь заниматься. А ты команду мне предложил возглавить, и губернатора смог уговорить.

ПАЛЬЦЕВ: Помню. Ты боялся.

МАКАРСКИЙ: Боялся. И вот сегодня я себя будто со стороны увидел. Матч такой – когда ты дома 0:5 проигрываешь, многое можно увидеть. И знаешь, я увидел.

ПАЛЬЦЕВ: Знаю, Андрей. Знаю. Рад, что ты тоже все понимаешь. А то, я не знал, как тебе это сказать (садится рядом и обнимает Макарского за плечи).

МАКАРСКИЙ: Я все уже решил для себя. Только не знаю, как губернатор.

ПАЛЬЦЕВ: А ты напиши, если не знаешь. Напиши.

МАКАРСКИЙ: Так неправильно. Не по уму. Так он откажет. Надо лично попросить.

ПАЛЬЦЕВ: Не откажет. Я знаю – не откажет. Он мне пять минут назад сам об этом сказал, Андрей. Он хочет, чтобы ты и интервью дал: объяснил народу, почему ты так поступаешь.

МАКАРСКИЙ: Согласен. Болельщик должен знать, почему люди в разгар сезона уходят. Я все расскажу: что не оправдываются ожидания, что переоценен собственный уровень, что пора расставаться.

ПАЛЬЦЕВ: Признаться, не ждал от тебя. И что так спокойно об этом

будешь говорить. Но это твой выбор – я его уважаю и поддержу тебя во всем, даже не сомневайся.

В дверь просовывается чья-то молодая голова.

ГОЛОВА: Василь Петрович!

ПАЛЬЦЕВ: Ну что тебе?

Голова: Там журналисты собрались, ждут. Требуют объяснить: что случилось и что теперь будет.

ПАЛЬЦЕВ: Зови их сюда. Сейчас сделаем важное заявление.

Входит пресса. Камеры, микрофоны, диктофоны, фотоаппараты.

ПАЛЬЦЕВ: Андрей, ты сначала скажешь?

МАКАРСКИЙ: Подожди, дай причешусь хотя бы (уходит)

ПАЛЬЦЕВ: (напирающим на него журналистам) Я хочу сделать важное заявление! Сейчас Андрей Михайлович скажет вам о тяжелом решении, которое он принял после сегодняшнего матча. А я его полностью поддерживаю, считаю, что после

такого поражения это решение было единственно возможным. Заявляю, что это наше совместное решение. Губернатор в курсе происходящего и выразил полную поддержку и понимание.

Журналисты продолжают наседать на него, он отмахивается от них. У

него звонит телефон.

ПАЛЬЦЕВ: Алло. Что? К судьям зайти? Зачем? Понял. Понял, говорю! Иду.

Скрывается за дверью. Появляется преобразившийся Макарский:

подтянутый, решительный.

МАКАРСКИЙ: Я хочу сделать заявление.

Журналисты окружают его кольцом.

МАКАРСКИЙ: После такого унизительного поражения, где команда показала полное безволие перед лицом своих болельщиков, где почти никто не боролся, где никого не волновала честь клуба, я принял решение убрать из команды пять игроков, включая капитана. В футболе не может быть равнодушия. К следующему матчу будет готовиться другой состав – те, кто хочет играть и сражаться. Президент клуба Василий Пальцев сейчас заверил меня в полной поддержке руководства. Задача, поставленная на сезон, остается без изменений.

Поворачивается и уходит. Журналисты смотрят друг на друга в изумлении.

Тишина, в которой слышно, как один из репортеров набирает на мобильном

телефоне какой-то номер.

Журналист: Алло, Москва? Редакция? Это Филиппов беспокоит. Срочная новость: главный тренер клуба «Волгодон» Макарский минуту назад принял решение отчислить из команды всех лидеров, включая кандидатов в сборную России. Диктую фамилии…

Гостиная, где сидят в креслах Макарский и Инга.

ИНГА: Чай будешь?

Макарский не слышит ее. Инга встает, наливает ему чай и садится рядом

с креслом на корточки.

МАКАРСКИЙ: Сплавить меня хотели. Думали, не пойму. Ага, сейчас!

ИНГА: Андрюш…

МАКАРСКИЙ: Я же ведь с ними играл. В одной команде играл. Мы всегда

держались друг за друга, помогали. А сейчас они меня предали. Предали, понимаешь?

ИНГА: Андрюш…

МАКАРСКИЙ: Я все для них делал: новые контракты пробил, премии повысил, Михалеву квартиру дали после того как он «Спартаку» два мяча забил. Я и если ругал – так только за дело. А они сегодня меня сдали. Им все равно, понимаешь? Им все равно – выиграли, проиграли, снимут меня или не снимут – лишь бы только их шкура целой была. Я им в раздевалке перед игрой сказал: пожалуйста, если хотите со мной работать дальше – сыграйте сегодня за меня. Докажите, что я нужен вам как тренер.

ИНГА: Андрюш, послушай…

МАКАРСКИЙ: Они знали, что для меня этот матч значил! Что я и без того на волоске! А теперь – 0:5, и ведь не «Зениту», не ЦСКА проиграли, а «Химкам»! Но я просто так не уйду. Пока есть хоть какая зацепка – не уйду. Их выгоню, стариков, кто мне при всех: «Андрюш, Андрюш», будто – как двадцать лет назад – мы пацаны зеленые – возьму молодежь и буду с нуля команду строить. На перспективу.

ИНГА: Андрюш…

МАКАРСКИЙ: (взрывается) Что ты меня все время перебиваешь! Что?! Что у тебя такого важного сейчас, что ты даже выслушать меня не хочешь?

ИНГА: Я беременна.

МАКАРСКИЙ: (по инерции) Я беременна! И из-за этого ты меня не можешь выслушать? Когда я тебе пытаюсь объяснить, что происходит в команде! Что? Что ты сказала?

Инга молчит. Макарский подходит к ней сзади, обнимает. Она никак не

реагирует.

МАКАРСКИЙ: Прости. Ну, прости дурака. Скажи еще раз: что ты сказала?

ИНГА: (освобождаясь из его объятий) Я сказала: жду ребенка.

МАКАРСКИЙ: Как?.. Этого не может быть.

ИНГА: Почему же?

МАКАРСКИЙ: То есть, конечно, может быть. Но не может… Мы не планировали, не собирались.

ИНГА: Если я правильно помню, мы вообще никогда не обсуждали эту тему.

МАКАРСКИЙ: Зачем злиться-то? Ребенок – это здорово. Это прекрасно!

ИНГА: Ты рад?

МАКАРСКИЙ: Рад. Конечно, рад.

ИНГА: Правда? Ты сейчас серьезно?

МАКАРСКИЙ: Ага.

ИНГА: (обнимает его) Андрей, ты даже не знаешь, как я счастлива. Я столько мечтала об этом: что я рожу от тебя, мальчика, и что он будет на тебя похож, тоже будет футболистом, и все будут говорить: это от отца, это его гены.

МАКАРСКИЙ: Забавно.

ИНГА: Что «забавно?»

МАКАРСКИЙ: Забавно, что все это в один день: поражение, беременность. Пришла беда – открывай ворота (Замирает, понимая, что сказал).

ИНГА: Убирайся.

МАКАРСКИЙ: Инга, ты что? Я просто неудачно пошутил.

ИНГА: Убирайся! Ничего мне от тебя не надо. Думаешь, я не

вижу, что тебе ребенок не нужен? Что я тебе не нужна: только как любовница, как угол, где отсидеться можно. Ты пять лет меня мучаешь! Пять лет! Я как дура, любила тебя и ждала. Все ждала, вдруг ты и впрямь от жены уйдешь, если ты ее не любишь, как ты мне говоришь.

МАКАРСКИЙ: Инга, хватит. Хватит! Я люблю тебя, успокойся, наконец! Что ты завелась!

ИНГА: Я завелась, а она не развелась. Уходи! Я вещи твои когда соберу, позвоню – чтобы ты за ними заехал. Тогда и ключи отдашь. Уходи! Видеть тебя не могу.

МАКАРСКИЙ: Что же ты… Что же вы… Что же вы все мне душу тянете! Гонишь? Хорошо, уйду. Я тебя люблю, дуру, но раз гонишь – уйду. Я другим хочу стать: надоело быть мягким, что все на тебе ездят. Вот сегодня как раз и начнем. А вещи можешь выкинуть. Говорят, так забывают быстрей – если сам прошлое на свалку относишь. Прощай! Будь здорова!

Размахивается, чтобы хлопнуть дверью, но с трудом сдерживается и

аккуратно прикрывает ее за собой.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Пальцев в приемной губернатора. Периодически открывается дверь, впуская

или выпуская кого-то, Пальцев подскакивает со стула и, видя, что его не

зовут, опускается обратно. По телевизору идет выпуск местных новостей:

«… Спортивная страничка в эфире. Главная тема дня: скандал в

футбольном клубе «Волгодон». Тренер, заручившись полной поддержкой

руководства команды и губернатора области, выгнал всех лучших игроков

после очередного поражения». Звучит реплика Макарского: «я принял

решение убрать пять игроков». Затем фраза Пальцева: «губернатор в курсе

происходящего и выразил полную поддержку и понимание». Впрочем,

изгнанники горевали недолго: московские «Спартак» и «Динамо» сразу

заявили о желании видеть у себя уже бывших лидеров «Волгодона». Наши

болельщики шокированы происходящим и собираются бойкотировать

матчи любимой команды. Будущее «Волгодона», еще недавно

претендовавшего на медали, теперь вызывает большие опасения.

Оставайтесь с нами. Мы следим за развитием событий».

ГУБЕРНАТОР: (вылетая из кабинета) Ты!..Ты!.. Ты!...

Ему явно не хватает воздуха. Ждущие в приемной мгновенно рассеиваются,

словно бы их там и не было.

ГУБЕРНАТОР: Ты что творишь! Спятил?!

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, я не знаю! Не знаю, не понимаю, что

происходит!

ГУБЕРНАТОР: Объяснить? Ты с Макарским твоим в какие игрушки со мной играть решили? Раздавлю обоих!

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, это нелепица! Недоразумение! Все улажу!

ГУБЕРНАТОР: (после паузы – нарочито медленно) Уже однажды уладил. Значит так – сейчас одиннадцать. К трем часам чтобы заявление Макарского об отставке лежало у меня на столе. А потом ты выходишь к журналистам – и объявляешь, что он вчера был пьян, поэтому нес ахинею. А ты думал, что речь идет о его увольнении.

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, клянусь! Я ведь правда так думал!

ГУБЕРНАТОР: А без пяти три ты мне скажешь – кто из известных тренеров сменит Макарского. И чтобы завтра он уже был здесь. И начни с этого, ну как его… Кто все выиграл?

ПАЛЬЦЕВ: Хиддинк?

ГУБЕРНАТОР: Хиддинк! Даже если все то, что ты у меня воруешь, вернуть – на Хиддинка не хватит. Нужен свой и успешный. Кто у нас больше всех выиграл?

ПАЛЬЦЕВ: Романцев.

ГУБЕРНАТОР: Вот его и тащи. Он где сейчас?

ПАЛЬЦЕВ: Без клуба. Отдыхает. На рыбалке в основном.

ГУБЕРНАТОР: Вот на рыбалку его и позови. А болельщикам скажем: прилетел контракт подписывать. На рыбалку с ним поедешь, на мой остров. Вызови водолазов, пусть они ему хоть кита на крючок нацепят. И что угодно делай, чтобы он согласился. Пусть хоть как Хиддинк – раз в месяц приезжает. На рыбалку. Мы кого-нибудь другого поставим на команду, а он приедет на рыбалку, оттуда его на стадион – и потом в аэропорт. Задачу понял?

Пальцев молчит.

ГУБЕРНАТОР: Ты понял? Действуй! А то ты у меня даже сторожем устроиться не сможешь. А может, тебе и бомжом стать захочется – они-то на свободе гуляют (Уходит).

ПАЛЬЦЕВ: За что мне это, а? Я ведь футбол люблю. Очень.

Ресторан. За столиком Макарский. Перед ним бутылка коньяка и почтительный официант.

МАКАРСКИЙ: Салат принеси. Потом борща.

ОФИЦИАНТ: Стейк не хотите? Мясо парное, наисвежайшее. Будет с кровью, как Вы любите.

МАКАРСКИЙ: Давай с кровью... Как без крови, когда по живому режешь.

ОФИЦИАНТ: Мы сами не режем. К нам с рынка привозят (Уходит).

МАКАРСКИЙ: Конечно, не режете. Никто не режет. Все хотят, чтобы кто-то за них самое тяжелое сделал. А когда ты делаешь – на тебя как на убийцу смотрят. Отворачиваются. И хорошо, когда отворачиваются, а то бывает, что…

Вбегает Пальцев, взмыленный и взбудораженный.

ПАЛЬЦЕВ: Вот ты где! Насилу нашел. Почему ты телефон отключил! Я тебе дозвониться не могу: дома тебя нет, на стадионе нет. Забежал к Инге, она говорит, что ты ушел. А когда ушел, куда ушел – не говорит.

МАКАРСКИЙ: Куда? В никуда. Скажи мне: у тебя бывало так, чтобы вся жизнь разом заканчивалась?

ПАЛЬЦЕВ: Бывало, бывало. Потом об этом поговорим. Нас губернатор ждет. Ты такую кашу заварил, надо срочно расхлебывать. Что ты меня вчера дураком выставил, а?

МАКАРСКИЙ: Подожди, не перебивай. Я еще раз тебя спрашиваю: у тебя было хоть раз в жизни ощущение того, что тебя больше нет? Нет, потому что жизнь твоя кончилась. А раз ее нет, то и тебя тоже нет. Понимаешь?

ПАЛЬЦЕВ: Андрей, я все понимаю, мы поговорим о жизни, о смысле жизни, о смерти, о чем угодно – только сначала тебе бумагу надо подписать одну. Срочно. Меня губернатор к тебе послал.

МАКАРСКИЙ: Да хрен с твоим губернатором. Ты что не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? Тебя, не Василь Петровича, генерального директора, а Ваську Пальцева, друга моего. Может быть, последнего уже друга – после вчерашнего. У тебя было хоть раз так, что ты вроде жив, а на самом деле умер? Понимаешь меня, наконец?

ПАЛЬЦЕВ: Не понимаю! Не по-ни-ма-ю! Ни сейчас, ни вчера. Когда ты мне в раздевалке говорил сначала, что в отставку уйдешь, а потом дурака из меня сделал.

МАКАРСКИЙ: Это когда я тебе про отставку сказал?

ПАЛЬЦЕВ: Вчера! Напомнить?!

МАКАРСКИЙ: Ну, давай. Напомни.

ПАЛЬЦЕВ: Ты сказал, что пора расставаться, потому что не оправдываются ожидания. А потом ты говоришь мне, что…

Макарский наливает себе и показывает официанту, что надо принести

вторую рюмку для Пальцева.

ПАЛЬЦЕВ: Ой, дурак! Ну, дурак… Да не могу я коньяк! Мне у губернатора через три часа надо быть.

ОФИЦИАНТ: Возьмите водки. Она не пахнет, если с соком смешать.

МАКАРСКИЙ: Неси.

ОФИЦИАНТ: Сто?

МАКАРСКИЙ: Бутылку.

ПАЛЬЦЕВ: Я же ведь был уверен, что ты о себе говоришь!

Официант ставит рюмку перед Пальцевым.

МАКАРСКИЙ: Иди, отдохни. Мы сами.

ПАЛЬЦЕВ: Что же теперь делать, Андрей? Ты мне сейчас должен подписать заявление, что пьян вчера был. Потому и понес околесицу.

МАКАРСКИЙ: Я, Василь Петрович, никогда не забуду какой ты мне хороший друг…

ПАЛЬЦЕВ: Спасибо, Андрюш.

МАКАРСКИЙ: Был.

ПАЛЬЦЕВ: Андрей!

МАКАРСКИЙ: Гад ты. Понял? Ничего я тебя не подпишу. Хотите – увольняйте. Со скандалом – мне тоже есть что рассказать. Я своим именем в футболе дорожу. Я его здоровьем заработал. Ты ноги мои видел? Без обоих менисков! Если будете топить, я отвечу. И про тебя, про губернатора твоего. И про компенсацию не забудь! Если уволите – помнишь, сколько мне надо будет выплатить? На нового тренера денег не останется.

ПАЛЬЦЕВ: Ты спятил? Дай коньяк сюда!

МАКАРСКИЙ: Поставь на место!

ПАЛЬЦЕВ: Ты что творишь!

МАКАРСКИЙ Я тебе сказал: поставь бутылку на место!

ПАЛЬЦЕВ: Ты как со мной разговариваешь!

МАКАРСКИЙ: Сволочь, ты же предал меня! Ты друг мой был – и

предал! Как все! Как бабы эти, как команда! Вы все сдали меня, выбросили! Я ведь вам только с победами был нужен! А как проблемы начались, вам на меня наплевать. Я для

вас никто, пустое место (Падает на свой стул).

ПАЛЬЦЕВ: Андрей… Это не так.

Макарский молчит, отвернувшись в сторону.

ПАЛЬЦЕВ: Послушай меня: есть работа, а есть дружба. Есть профессиональные отношения, а есть человеческие. Знаешь, как говорят: ничего личного. Я понимаю: ты взбудоражен, ты переживаешь, но ты ведь сам мне сто раз говорил – футбол это еще не вся жизнь!

МАКАРСКИЙ: Меня Светка бросила.

ПАЛЬЦЕВ: Как бросила? Когда? Она же в Испании.

МАКАРСКИЙ: Я ей вчера позвонил, рассказал, как мне тяжело, попросил приехать. Я соскучился по ней за полгода, понимаешь? Ты без жены полгода когда-нибудь жил?

ПАЛЬЦЕВ: Нет. Ты же знаешь, она мне в гостиницу звонит, а не на мобильный – когда мы на выезде играем. Полный контроль.

МАКАРСКИЙ: А она мне говорит: тут такое солнце, такая погода. Гортензии цветут вдоль забора. А у вас дожди, лучше ты приезжай. Ты знаешь, что такое гортензии?

ПАЛЬЦЕВ: Нет.

МАКАРСКИЙ: Я в словаре потом посмотрел. Большие цветы такие… Ей здесь уже ничего не надо, и я не нужен.

ПАЛЬЦЕВ: Андрей, перестань. Ну что ты себя накручиваешь? Придумал черт знает что и на людей бросаешься.

МАКАРСКИЙ: Я ее спрашиваю: так ты приедешь или нет? Она замолчала и говорит: почему ты таким тоном со мной разговариваешь? Я повторяю: приедешь или нет? Десять секунд тебе даю подумать. Потом либо ты мне скажешь, каким рейсом прилетаешь – либо можешь искать себе другого мужа.

ПАЛЬЦЕВ: Подожди… Ты серьезно?

Макарский хохочет.

ПАЛЬЦЕВ: Эй? Ты чего? Андрюш, что с тобой? Выпей. Успокойся.

МАКАРСКИЙ: Ты прям как она! Она тоже так спросила: «ты серьезно?» А я ей говорю: «десять секунд прошли. Приедешь»?

ПАЛЬЦЕВ: И что?

МАКАРСКИЙ: Молчит. Я повторяю: приедешь? Молчит. Тогда я сказал: можешь не приезжать. Вообще. Никогда. У меня другая есть.

ПАЛЬЦЕВ: А она?

МАКАРСКИЙ: Она сказала, что за меня очень рада. Потому что у нее тоже другой есть.

ПАЛЬЦЕВ: И что ты ей сказал?

МАКАРСКИЙ: Я ей сказал, что тогда она может выбирать – отдать мне половину от стоимости дома или мы продадим его, а деньги поделим. И тут сразу радость кончилась. Поговорили так, что в итоге она послала меня, а я ее не успел – она трубку бросила.

Пальцев ошарашено качает головой. Наливает себе водки, выпивает

залпом.

МАКАРСКИЙ: И я бросил. Ее бросил, потом телефон бросил. Они такие хрупкие, оказывается, Вася. Как наша жизнь хрупкие... Вот так (смотрит на Пальцева). Что молчишь?

ПАЛЬЦЕВ: Что мы теперь губернатору скажем? Он мне велел тренера к трем часам найти. А уже почти час… И водкой от меня пахнет… Мне конец, Андрей. Я без футбола не смогу. У меня ведь больше ничего нет в жизни. Как же так это? Раз – и словно жизнь кончилась… У тебя так когда-нибудь было?

Макарский начинает хохотать. Сгибаясь от смеха пополам, падает на

стол. Пальцев растеряно смотрит на него. Гаснет свет. Звучит «Бессаме

мучо».

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Кабинет губернатора. Он стоит у стены, смотрит в окно на улицу. Рядом

фото, на котором он снят вместе с Президентом.

ГУБЕРНАТОР: С ума по этому футболу сходят – не понимаю. Дороги в

городе разбитые, безработица выросла, жилье дорожает, а их только одно волнует – что теперь с командой будет. Сборная когда играла, они каждый раз ночью по улицам

носились, туда-сюда, туда-сюда. Опять на ушах стоят. (Выглядывает в окно) Собрались под окнами! На заводе сокращение было – ни митинга, ни истерики. А сейчас – митингуют. Зина (Секретарша открывает дверь, заглядывает в кабинет)! Чаю мне. Кто там в приемной?

СЕКРЕТАРША: Кулагин с «ВолгодонЭнерго», Щербаков – по поводу строительства нового рынка. И Пальцев.

ГУБЕРНАТОР: (смотрит на часы) Три уже? Зови Пальцева.

ПАЛЬЦЕВ: (останавливаясь в дверях) Добрый день, Михаил Антонович.

ГУБЕРНАТОР: Иди сюда.

Пальцев подходит, но останавливается в паре метров от губернатора.

ГУБЕРНАТОР: Ближе. Я тебе показать хочу кое-что.

Пальцев подходит ближе.

ГУБЕРНАТОР: В окно посмотри – что там творится. Зина сказала, что уже из Москвы звонили, с телевидения. Хотят, чтобы я прокомментировал случившееся. И что я скажу им? Дозвонился этому тренеру?

Пальцев мотает головой.

ГУБЕРНАТОР: Не слышу!

ПАЛЬЦЕВ: Нет. Телефон у него отключен. Напрочь. Я ему смску послал, просил перезвонить.

Губернатор наклоняется к лицу Пальцева. Замирает.

ГУБЕРНАТОР: Смску?! Ты же пьян, скотина!

Пальцев снова мотает головой.

ГУБЕРНАТОР: Значит ты, вместо того, чтобы тренера искать, пьянствовал в это время. Где Макарского заявление? Принес?!

Пальцев опять мотает головой.

ГУБЕРНАТОР: (тихим и оттого вдвойне страшным голосом) Почему?

Отвечай! (Пальцев падает на пол). А ну, вставай! Меня этим не прошибешь (Пальцев лежит, не шевелясь). Эй! Пальцев? Ты что это надумал?.. Ты живой еще? (аккуратно

трогает лежащее тело носком ботинка) Зина! Кто-нибудь! Врача сюда! Еще не хватало, чтобы он прямо здесь умер (Зина, увидев лежащего Пальцева, вскрикивает). Что ты кричишь! Давай за врачом! Быстро! Черт знает, что творится. Там митингуют, тут умирают (опускается

на колени). Василь Петрович, да что с тобой?

В оставшуюся открытой дверь тихо входит Макарский. Неслышно

подходит к губернатору, становится за его спиной.

МАКАРСКИЙ: Никак Вы его убили, Михаил Антонович? Или жив еще?

ГУБЕРНАТОР: (подпрыгивает от неожиданности) Ты что тут делаешь?

МАКАРСКИЙ: Никак не пойму куда звонить: 02 или 03?

ГУБЕРНАТОР: Тебя кто сюда звал?!

Макарский берет вазу с цветами, вынимает из нее букет и окатывает

водой Пальцева. Тот приходит в себя.

МАКАРСКИЙ: Ну вот, один вопрос решили, теперь и второй решим. У меня разговор к вам, Михаил Антонович. Серьезное деловое предложение.

ГУБЕРНАТОР: С тобой дел больше нет. Напишешь заявление – «по

собственному желанию» - и свободен.

МАКАРСКИЙ: А этим Вы что скажете? Что дальше?

ГУБЕРНАТОР: Не твоя забота. Приедет новый тренер и скажет, что

дальше делать.

МАКАРСКИЙ: Это проблемы не решит. Смотрите сами, Михаил Антонович: тренера у вас нет, пятерых игроков нет, и денег больших на новую команду нет. А болельщикам седьмого-восьмого места уже мало. Им медали нужны. И чтобы «Волгодон» в Европе играл – не когда-нибудь потом, а прямо сейчас. Новый тренер пока приедет, пока разберется что к чему, чемпионат и закончится. Это сейчас мы в середине таблицы, а если вылетим в первый дивизион, что тогда? Представляете, что в городе начнется? У них же ничего кроме футбола не осталось.

ГУБЕРНАТОР: Вылетим! С чего это мы вдруг вылетим?

МАКАРСКИЙ: Ну а вдруг – вылетим? Про вас же скажут: развалил футбол. Вы сами всегда говорили: «Волгодон» - это не просто клуб, это социальное явление для нашего края! Представляете, что начнется?

В кабинет врываются Зина с врачом.

ГУБЕРНАТОР: Вас кто звал?! Пошли вон! Что ты предлагаешь?

МАКАРСКИЙ: Вы скажите: что надо людям?

ГУБЕРНАТОР: Да шут знает, что им надо! Я иногда думаю – ничего не надо. Никто работать не хочет. Я второй месяц не могу зама толкового найти.

МАКАРСКИЙ: Михаил Антонович, людям нужны больше задачи, да еще, чтобы они в них поверили. (Подходит к окну) Вот почему они такие злые?

ГУБЕРНАТОР: Да они всегда такие. Может, лучше тебя вообще никого нет – я не знаю, и разбираться не хочу. Мне надо, чтобы в области было спокойно, а ты такую кашу заварил. В общем,

пиши заявление.

МАКАРСКИЙ: Ну, сам я заявление писать не буду. Если хотите – увольняйте. Вам Пальцев, надеюсь, рассказал – сколько тогда мне клуб должен будет заплатить. Компенсация – очень хороший такой пункт есть в контракте.

Пальцев, услышав свою фамилию, снова падает. Притворяется, что он в

обмороке.

ГУБЕРНАТОР: Ничего не получишь! А будешь упираться – в порошок сотру.

МАКАРСКИЙ: Это вряд ли. Тренеров у нас пусть и не ценят, но такого не было еще – чтобы клуб им неустойку не заплатил. Лига в обиду меня не даст, не хочу даже утомлять Вас рассказами, что будет. Пальцев расскажет, если захотите.

Губернатор смотрит на Пальцева.

ПАЛЬЦЕВ: (лежа) Он правду говорит, Михаил Антонович. Если мы Андрея уволим, то надо будет полтора миллиона ему заплатить.

ГУБЕРНАТОР: Миллиона чего?

ПАЛЬЦЕВ: Долларов. Хорошо еще, удалось на долларах договориться, а то Андрей в евро хотел.

ГУБЕРНАТОР: Да Вы что, с ума посходили? Ни копейки он не получит.

ПАЛЬЦЕВ: Тогда команду можно распускать. Мы пока не заплатим, ни одного нового игрока не заявим – не дадут. А этим составом не играть, а мучиться.

ГУБЕРНАТОР: И что теперь делать? (С улицы в раскрытое окно доносятся крики митингующих) Да закрой ты окно, наконец! Говорить невозможно.

МАКАРСКИЙ: Есть идея, Михаил Антонович. Даже больше чем идея – новая линия развития. Вам понравится, вот увидите.

В кабинете губернатора тележурналисты.

ГУБЕРНАТОР: (доброжелательно) Наверное, я сильно удивлю Вас. В области наблюдается серьезный экономический рост, безработица после того как мы пустили совместно с итальянцами завод по производству сельхозтехники, значительно сократилась. Да и преступность у нас заметно ниже, чем в среднем по стране. Главная проблема - футбол.

РЕПОРТЕР: Очень неожиданный ответ.

ГУБЕРНАТОР: Футбол для области – это и любовь, и надежда. Посмотрите, как на матчах «Волгодона» всегда заполнен стадион. Сколько людей можно встретить на улицах в футболках команды! Сколько народу из соседних областей болеют за нас, потому что у них нет своего клуба, играющего на таком уровне. Поэтому футбол для нас – это даже не спорт, это социальный проект, дающий людям столько радости в наше непростое время!

РЕПОРТЕР: Да, но если все так прекрасно – почему тогда футбол для Вас это главная проблема?

ГУБЕРНАТОР: Людям уже неинтересна команда-середняк, которая ни за

что не борется. Им надоело, что чемпионами становятся Казань, Москва, Санкт-Петербург, а не мы. После недавнего поражения болельщики даже вышли на митинг,

требуя изменить ситуацию. Они говорят мне: чем мы хуже!

РЕПОРТЕР: И много вышло?

ГУБЕРНАТОР: Около двадцати тысяч. Мы, разумеется, не могли

остаться в стороне. И вам первому я сообщаю: мы создаем новую команду, в которую будут направлены мощные инвестиции, способную решить конкретную задачу.

«Волгодон» должен играть в Европе, должен стать лидером российского футбола – и все это дело ближайшего будущего. Уверен, наш край ждет футбольный бум!

РЕПОРТЕР: А если не получится? Кто тогда будет отвечать за потраченные деньги?

ГУБЕРНАТОР: Я могу гарантировать болельщикам, что все обещания с нашей стороны будут выполнены в полном объеме. Но и спрос будет иной! Этот сезон получается для команды переходным, сейчас станет ясно – на кого из молодежи мы

сможем рассчитывать в следующем году. А зимой уже сделаем масштабные покупки, определившись к тому времени с главным тренером. «Волгодон» начинает новый этап – вперед к большим победам!

Журналисты уходят из кабинета, встретившись в дверях с Пальцевым и

Макарским. Одобрительные реплики: «Поздравляем! Молодцы! Давно

пора!»

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, клюнули! Раз они клюнули, значит и

болельщики поверят! Рейтинг должен вырасти!

ГУБЕРНАТОР: Да, сам не заметил, как разошелся… Значит, еще полгода спокойной жизни, а потом начнется. (Задумчиво) Надо будет деньги искать, игроков, тренера…

МАКАРСКИЙ: В каком смысле – тренера искать? Мы же с Вами обо всем

договорились! Я Вам предложил идею развития клуба, рассказал, как из этой ситуации выйти с честью, мы договорились обо всем – а сейчас Вы говорите, что будете нового тренера искать!

ГУБЕРНАТОР: Буду. А ты что хотел? У тебя контракт зимой заканчивается, год ты спокойно доработаешь – а потом Пальцев мне тренера привезет, как обещал.

Макарский смотрит на Пальцева, тот отводит глаза.

ГУБЕРНАТОР: Оба свободны.

Макарский с Пальцевым выходят в приемную.

МАКАРСКИЙ: Сдал ты меня снова. Мы же вместе шли, обо всем договорились. Ну и я тебя сдам. Расскажу, как игроков покупали – когда ему сто тысяч цена, а я бы и столько

не дал – а клуб под миллион платил.

ПАЛЬЦЕВ: Ничего ты не докажешь! А после этого тебя не то что в другой клуб не возьмут – руку перестанут подавать! Сумасшедшие футболу не нужны. В полном одиночестве останешься!

МАКАРСКИЙ: Я и так один. Совсем. Ничего кроме работы не осталось, да и ту отбирают.

ПАЛЬЦЕВ: Никто не отбирает! Что ты психуешь? У тебя еще полгода есть в запасе: выигрывай, доказывай! Все в твоих руках. Попадешь по итогам сезона в еврокубки – считай, остался.

МАКАРСКИЙ: Не верю. Он в меня не верит, ты не веришь, и я начинаю не верить. Я другим человеком был. В Испании футбол – это

песня! Стадионы битком, судят честно. А здесь чуть с ума в первый год не сошел. Я забыл там, что такое – отдать матч, купить матч. А тут, помнишь, как во второй игре нас

судья хлопнул? Я потом подошел к нему: говорю – за что? А он: вы бы мне хоть мороженое купили. С тех пор и понеслось. Думаешь порой над тактикой полночи – как

«Динамо», например, обыграть. Потом ты зайдешь – и все! Не успел моргнуть, как уже судья заряжен. Сидишь и думаешь: зачем тренировать, напрягаться – если все можно так решить.

ПАЛЬЦЕВ: Не мы придумали, не нам и отказываться.

МАКАРСКИЙ: А я думал, что не такой как все! Что особенный – с талантом. Я ведь когда в Испанию приехал, думал, что если не смогу? Мне бы стыдно было тогда домой возвращаться, чтобы люди на меня пальцем показывали: мол, возомнил о себе, чего захотел!

ПАЛЬЦЕВ: Ты мне этого раньше не говорил.

МАКАРСКИЙ: Я никому не говорил. Только Инга знала.

ПАЛЬЦЕВ: Повезло тебе с ней. Такая баба – только позови, любой ее

будет, а она по тебе сохнет.

МАКАРСКИЙ: Звоню ей домой, на работу, у подъезда ее караулю. Тишина. Словно я умер.

ПАЛЬЦЕВ: Не шути.

МАКАРСКИЙ: (задумчиво) Умер… Умер. Ты что так напрягся?

ПАЛЬЦЕВ: За тебя, дурака волнуюсь. Как бы ни выкинул чего.

МАКАРСКИЙ: Врешь! Ты, я вижу, понадеялся, что я вправду руки на себя наложу. У вас бы тогда ни проблем, ни хлопот.

ПАЛЬЦЕВ: Да, понадеялся! Не ожидал от себя такого – но понадеялся! Ты ведь невменяемый стал. С ума сходишь, и нас всех под монастырь хочешь скопом подвести. Ты даже не знаешь, что ты хочешь! Вот что ты хочешь, можешь мне внятно, раз

и навсегда сказать?!

МАКАРСКИЙ: Могу.

ПАЛЬЦЕВ: Ну и говори тогда!

МАКАРСКИЙ: Я хочу с этой командой в следующем году взять медали.

ПАЛЬЦЕВ: Не возьмешь, Андрей. И никто не возьмет. Помнишь, как бывший наш футбольный председатель сказал: с этой сборной кого тренером не поставь, никто ничего не выиграет. Будь он хоть Христос.

МАКАРСКИЙ: А Хиддинк взял.

ПАЛЬЦЕВ: Хиддинк! Хиддинк не русский! Он приехал-уехал, взятки гладки. Ты не Хиддинк.

МАКАРСКИЙ: Я Макарский. И я сделаю команду на следующий год. Мне

только остаться надо. Слышишь, Вася – мне остаться надо! И ты мне поможешь. Делай что хочешь, убеждай – ты ведь умеешь, но чтобы губернатор меня оставил. Я только год

прошу. Один год! Не получится – сам уйду. Без компенсации, без всего. Хочешь – вообще мне зарплату не плати, у меня деньги есть. Но я должен быть тренером, должен! Иначе – сам знаешь, мне терять нечего. Если сдашь меня, я тоже всех сдам. Все равно, что потом будет.

ПАЛЬЦЕВ: А если он откажет – что тогда? Если я буду биться, упрашивать, не думая о том, что он и меня из клуба выкинет, но не смогу уговорить – ты меня тоже сдашь?

МАКАРСКИЙ: Не знаю. Не знаю, Вася… Я ничего не знаю кроме одного – я хочу быть тренером. Здесь, в своем городе. И хочу, чтобы моя команда взяла медали. Я ради этого все сделаю.

ПАЛЬЦЕВ: (разглядывает Макарского) А ты ведь и правда сумасшедший. Я сейчас понял: ты ведь точно сдашь…

Макарский молчит

ПАЛЬЦЕВ: Я пойду к нему. Не сейчас – завтра. Пусть болельщики пошумят после его сегодняшних слов про большие задачи, чтобы он эхо это услышал. Чтобы он сам захотел. Но ты скажи мне – ты готов? Целый год пахать – без баб, без пьянок, без понтов. Все выбросить из жизни ради этой цели. Подумай до вечера и позвони.

Пальцев идет к выходу. Останавливается у двери, словно вспоминая что-

то важное.

ПАЛЬЦЕВ: И вот что еще… С бабами своими разберись.

МАКАРСКИЙ: А вот сюда не лезь. Это к тебе никакого отношения не имеет.

ПАЛЬЦЕВ: Имеет. Если я буду за тебя просить, мне надо, чтобы ты не дергался. Чтобы у тебя в голове одна работа была. Думаешь, я не знаю, как ты на тренировку мог не прийти, если с Ингой поссорился? И куда забыться ходил – думаешь, не знаю?

Макарский молчит

ПАЛЬЦЕВ: То-то. В общем, звони вечером – скажешь, что решил. И если поймешь, что готов действительно тренером быть, а не красоваться этой роли – пойду просить.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Губернатор за столом, Пальцев с увесистой папкой в руках.

ГУБЕРНАТОР: Интересная штука футбол. Мы когда завод с итальянцами запускали, никто словно этого и не заметил – пресса, конечно, сообщила, но не шума, ни восторгов. Как будто бы так и надо. А стоило мне про новые задачи сказать – началось. Звонки, вопросы, поздравления. Спонсор даже нашелся. Сам! Хотим говорит, поддержать Вас. Что ж, говорю: поддержите. Мысль даже в голову пришла: если б не Макарский твой, так и сидели бы в болоте. А сейчас жизнь закипела, народ доволен… Ну что там у тебя?

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, я хотел Вам кое-что показать.

ГУБЕРНАТОР: Хотел, так показывай.

ПАЛЬЦЕВ: Про тренера хочу с Вами поговорить. Ситуация такая, Михаил Антонович – из числа наших, проверенных все уже задействованы либо отказываются. Иностранцы готов приехать, но переговоры начинают с этой суммы (Протягивает листок губернатору).

ГУБЕРНАТОР: Где они такие цены нашли? Этих можешь смело посылать.

ПАЛЬЦЕВ: Тогда остаются два варианта.

ГУБЕРНАТОР: Я тебя слушаю.

ПАЛЬЦЕВ: Пригласить кого-то из молодых и надеяться, что он сможет здесь быстро адаптироваться и выстрелить...

ГУБЕРНАТОР: В кого выстрелить? Не подходит. Я не буду деньгами рисковать под мальчишек.

Пальецв: Тогда второй. Проверить – годится ли Макарский для больших задач.

ГУБЕРНАТОР: Что?

ПАЛЬЦЕВ: Макарский, Михаил Антонович.

ГУБЕРНАТОР: Я не пойму – ты чего сейчас добиваешься? Ты чего хочешь-то?

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, я последние два дня провел с телефоном в руке. Поговорил со всеми: с тренерами, агентами, журналистами, президентами клубов. У игроков справки навел. Оказалось, что сейчас очень странное время. Среди тренеров идет смена поколений. Одни уже не могут, а другие еще не могут. А нам ведь нужен тренер, когда сразу результат даст и захочет надолго прийти, не на один год.

ГУБЕРНАТОР: Это все так, но Макарский тут при чем?

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, Макарский хороший тренер.

ГУБЕРНАТОР: Ты в таблицу посмотри! На каком мы там месте?

ПАЛЬЦЕВ: На восьмом. Но были ведь на четвертом! И что в области тогда творилось! Значит, есть потенциал у команды, у него как у тренера – надо просто понять, что нужно, чтоб его раскрыть (Замолкает, видя, что губернатор молчит).

ГУБЕРНАТОР: Что замолчал? Слушаю тебя. Пока я ни одного довода не услышал.

ПАЛЬЦЕВ: Народ его ценит, для края он фигура культовая – у нас больше таких игроков не было. И то, что он из Испании домой вернулся, а не остался там и в Москву не перебрался – знаете, как это болельщику нравится?

ГУБЕРНАТОР: Это лирика. А мне нужен результат. Если он не может, значит надо найти другого. А если ты не можешь этого другого найти, значит, его должен не ты, а другой искать.

ПАЛЬЦЕВ: Да может он, Михаил Антонович! Только он один и может. В чем его проблема: ему не хватает конкуренции. Он спортсмен, он привык выкладываться на все сто. А с этими игроками четвертое место – потолок, они уже доигрывают. Им рваться не надо, надо другое: тихо свой век дожить, без травм, без потрясений. Он это видит и мучается.

ГУБЕРНАТОР: Так зачем мы им такие деньги платим!

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, вспомните: тогда так было нужно. Чтобы народ стадион заполнил, чтобы вся область заболела футболом, ни о чем кроме этого вообще бы не думала. Эту задачу они нам помогли решить, теперь пришла пора с ними попрощаться.

ГУБЕРНАТОР: (после паузы) И что ты предлагаешь?

ПАЛЬЦЕВ: Я считаю, надо оставить тренером на следующий год Макарского, поставив его в ситуацию постоянного стресса, который мы будем контролировать. Чтобы у него в контракте были прописаны все поэтапные задачи – сколько очков он должен набрать за три матча, пять матчей, десять матчей. Перевести его на минимальную зарплату, а вот если займет то место, на которое мы его нацелим – тогда получит большую премию по итогам год. Нет – извините.

ГУБЕРНАТОР: Хорошо придумал.

ПАЛЬЦЕВ: Этот год он пусть доигрывает с молодежью. Мы им платить будем немного, пусть они доказывают, что достойны за Волгодон играть. Макарскому опять-таки компенсацию платить не придется – получится, что сохраним деньги. Миллионов пять, между прочим. А вот на следующий год соберем все силы в кулак и ударим как надо!

ГУБЕРНАТОР: Молодец. Наконец начал не просить деньги, а экономить. Но насчет Макарского ты меня не убедил. Не верю я, что он лучше других тренеров. Как ты мне докажешь?

ПАЛЬЦЕВ: У нас чемпионат в ноябре заканчивается, а вся Европа без перерыва играет. Можно договориться с каким-нибудь серьезным клубом, чтобы Пальцев приехал к ним на стажировку. Потом они дадут официальное заключение: отвечает он современным требованиям как тренер или нет. Пусть оценят его по всем параметрам, какие только есть. Если лестная характеристика – значит, оставляем его на следующий год. Если нет: будем искать другого. Время для этого есть.

ГУБЕРНАТОР: Ну, голова! Характеристику! Как раньше в партию давали. Отлично! Только ты уверен, что они его объективно оценят?

ПАЛЬЦЕВ: Конечно. Надо найти клуб, где солидные люди работают, чтобы их мнению можно было полностью доверять.

ГУБЕРНАТОР: Отлично, Василь Петрович! Мы про эту командировку

потом так раструбим – если не получится у него в чемпионате, скажем: извините, раз такие специалисты гарантировали, как им можно было не поверить!

ПАЛЬЦЕВ: Так я пойду, Михаил Антонович? Расскажу Макарскому, задачу перед ним поставлю на конец сезона и скажу, чтобы он к поездке этой уже сейчас начинал готовиться.

ГУБЕРНАТОР: Иди. Только в Испанию мы его не пошлем. Там у него все схвачено. Куда-нибудь еще. Придумаем.

Пальцев встает и спешно удаляется. Видно, как он опасается, чтобы тот

не передумал.

ГУБЕРНАТОР: Пальцев!

Пальцев вздрагивает.

ГУБЕРНАТОР: Только ты список других кандидатов мне тоже наметь. Чтобы, если он не сдаст экзамен, мы времени не теряли. Чтобы с ними можно было сразу переговоры начать.

ПАЛЬЦЕВ: Согласен, Михаил Антонович. Сделаю. Еще раз справки наведу аккуратно, чтобы он не узнал – и буду иметь кандидатов про запас.

ГУБЕРНАТОР: Ну, отлично. Ступай.

Пальцев шагает к двери так быстро, как это только допустимо.

ГУБЕРНАТОР: Пальцев! А знаешь что?.. Выбери из кандидатов трех-четырех лучших, пусть они все вместе и едут на эту стажировку.

ПАЛЬЦЕВ: Зачем, Михаил Антонович? Дорого получится. Макарскому и одному скучно не будет.

ГУБЕРНАТОР: Пусть они тоже этот экзамен сдадут. Ты им объясни – мол, иначе на стажировку нельзя, там по одному не пускают, только группой. А потом тихо, наедине каждому расскажешь: кто лучше всех экзамены сдаст, тот работу и получит.

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович! Макарский заподозрит, что ему не доверяют. Начнет чудить еще.

ГУБЕРНАТОР: Начнет чудить – сразу вылетит. Ты говорил, ему конкуренции не хватает? Вот он ее и получит. Пусть докажет, что он лучший – тогда и будет главным тренером. Мы про этот отбор тоже потом прессе расскажем. Оценят!.. Ну, ступай.

В приемной ждет Макарский. Подскакивает к вышедшему из кабинета

Пальцеву.

МАКАРСКИЙ: Ну как прошло?

ПАЛЬЦЕВ: Ты экзамен когда последний раз сдавал?

МАКАРСКИЙ: В школе вроде бы. А что?

ПАЛЬЦЕВ: Тогда готовься, студент!

Входная дверь в квартиру Инги. Макарский нажимает на кнопку звонка.

Никто не открывает. Макарский прижимается к двери ухом – одним,

потом другим, пытается заглянуть в скважину.

МАКАРСКИЙ: Инга! Я же знаю, что ты дома! Открой, мы должны с тобой

поговорить (Снова звонит). Так нельзя! Невозможно бегать от человека, которого ты любишь. Который тебя любит. От которого ты беременна!

За дверью тишина.

МАКАРСКИЙ: Ты же ведь любишь меня. Любишь и мучаешь. За что – не

понимаю… Точнее – не понимаю, почему? Почему сейчас-то, когда я свободен, когда ты нужна мне. Почему?! Не хочешь открывать, так хотя бы скажи!

Отталкивается от двери, снова звонит и, не получая никакого ответа,

начинает стучать в нее. Сперва кулаком, потом ногами. Бьет в полную силу,

пока не понимает, что это бесполезно. Прислоняется к двери,

разворачивается и медленно сползает на пол.

МАКАРСКИЙ: У меня больше ничего не осталось, никого не осталось. Ты же ведь так долго мечтала, что я однажды приду. Я пришел, а оказывается – тебе это не надо…

Подъезд Инги, на заснеженной дорожке к нему она сама, нагруженная

пластиковыми сумками с продуктами. За ней идет мужчина, заметно – что

с интересом разглядывает ее. Инга пару раз оборачивается с подозрением:

не маньяк ли? Она идет не спеша, видно, что ей тяжело, да еще и скользко.

Инга поскальзывается, падает, сумки разлетаются в разные стороны.

Мужчина, идущий за ней, бросается помогать.

МУЖЧИНА: Давайте, я помогу. Вы не ушиблись?

ИНГА: Все в порядке. Спасибо, я сама.

Пытается встать и снова падает.

МУЖЧИНА: Вы действительно хорошо себя чувствуете? Может быть, я в травмпункт Вас отвезу?

ИНГА: Каблук сломался.

Инга встает. Мужчина внимательно смотрит на нее.

ИНГА: Что?

Мужчина: Что?

ИНГА: Что Вы так смотрите? У меня лицо испачкалось?

Мужчина: Нет.

ИНГА: А что тогда? Вы меня до смерти напугали, когда я поняла, что за мной кто-то идет. Я Вас еще в магазине заприметила.

Мужчина молчит и продолжает смотреть на нее.

ИНГА: Молчите? Ну, молчите дальше.

Не обращая на мужчину внимания, собирает продукты. Мужчина следует

за ней, начинает помогать.

ИНГА: Вы не беспокойтесь, я сама.

Мужчина протягивает ей сумку, Инга берет ее и сумка в этот момент

рвется.

ИНГА: Да что за день сегодня такой!

МУЖЧИНА: Давайте, я Вам все-таки помогу.

ИНГА: Ну, хорошо. Помогите.

Молча идут к подъезду. Останавливаются у входной двери. Мужчина

протягивает ей сумку.

ИНГА: Подождите, пожалуйста. Я сейчас ключ найду, чтобы дверь открыть, и пакет возьму (ищет в карманах пальто, потом начинает рыться в сумочке). Он, наверное, выпал.

Открывается дверь подъезда, выходит Макарский.

МУЖЧИНА: (не обращая внимания на Макарского) Лучше зайти и при свете ключ поискать. Или я сбегаю и поищу. Я быстро.

Убегает к фонарю.

МАКАРСКИЙ: Кто это?

ИНГА: Какое это теперь имеет значение?

МАКАРСКИЙ: Я еще раз тебя спрашиваю – кто это?

ИНГА: Мужчина.

МАКАРСКИЙ: Я вижу, что мужчина. Какой мужчина?

ИНГА: Воспитанный.

МАКАРСКИЙ: Воспитанный? Что же он тогда к чужим бабам пристает?

ИНГА: Мне больно, пусти!

МАКАРСКИЙ: Больно! Мне, думаешь, не больно? Чтобы я его больше не видел!

ИНГА: Зачем ты здесь?

МАКАРСКИЙ: Я к тебе пришел.

ИНГА: Зачем?

МАКАРСКИЙ: Я не могу без тебя.

ИНГА: Я не верю (порывается выйти на улицу, Макарский хватает ее за руку). Пусти. Пусти, мне больно. Ты все время делаешь мне больно, Андрей. Уходи.

Макарский, не выпуская руки, другой лезет в карман, достает из него

коробку. Пытается открыть – не выходит, и тогда он срывает крышку

зубами. Падает кольцо.

ИНГА: Что это?

МАКАРСКИЙ: Выходи за меня замуж.

ИНГА: Ты ведь женат.

МАКАРСКИЙ: Был.

Инга молчит, потом видно, как у нее начинают дрожать плечи. Макарский

подходит и обнимает ее. Руки Инги сначала висят вдоль тела, но потом она

поднимает их и сводит на спине Макарского… Мужчина энергично

ищет ключи у фонаря – разгребает снег, наклоняется в разные стороны.

МАКАРСКИЙ: Тут холодно, пойдем домой.

ИНГА: Я не могу. Я ключи потеряла. Самое обидное, что они на том брелке были, что ты мне подарил. Это твой самый первый подарок мне – брелок с серебряным мячом футбольным. Я любила его очень.

МАКАРСКИЙ: У меня ключи есть.

ИНГА: Откуда? Ты же мне их отдал.

МАКАРСКИЙ: У меня запасной комплект есть, на всякий случай. Вот, пригодился. Пойдем.

ИНГА: Подожди… А он?

МАКАРСКИЙ: Кто он?

ИНГА: Он ключи ищет, вдруг найдет.

МАКАРСКИЙ: Найдет – отдаст. А еще лучше – замки поменяем. На всякий случай.

Они входят в квартиру, закрывают дверь и почти сразу в подъезд вбегает

мужчина, держа в руках ключи.

МУЖЧИНА: Нашел! Они на куст упали, еле заметил! Если бы брелок не блестел, то не увидел бы ни за что…

Озирается по сторонам, понимает, что уже никого нет..

СЦЕНА ПЯТАЯ

Квартира Инги. Макарский и Пальцев сидят. Инга накрывает на стол.

ПАЛЬЦЕВ: Бесполезно его убеждать. Спасибо скажи, что согласился тебя на таких условиях оставить. Каким тоном ты с ним разговаривал!

МАКАРСКИЙ: Нужен я ему, вот и согласился. Не устраивает меня эта ситуация! Я не теоретик! Если начнут о тактике спрашивать, кто знает, чем все закончится. И непонятно – как я с ними буду разговаривать. Они русского не знают, а я только испанский. А в Испанию он не хочет посылать!

ПАЛЬЦЕВ: Остается одно. Надо найти тех тренеров, кто точно хуже тебя сдаст. Уговорить их, чтобы они никуда не лезли.

МАКАРСКИЙ: Я денег дам, это не проблема.

ПАЛЬЦЕВ: Это надо уметь – давать деньги. У тебя не получится.

МАКАРСКИЙ: Это почему?

ПАЛЬЦЕВ: Ты не будешь давать тем, кого ты уважаешь, верно? И кто сам себя уважает и никогда не возьмет?

МАКАРСКИЙ: Нет.

ПАЛЬЦЕВ: А те, кого ты не уважаешь, будут чувствовать, что ты к ним с презрением относишься. Заведутся и не возьмут. Или, что хуже – возьмут, а потом подставят.

МАКАРСКИЙ: И что делать тогда?

ПАЛЬЦЕВ: Не знаю. С клубом я договорился, в Шотландию поедем. Мой товарищ в юношеской сборной когда-то мальчишку одного тренировал, заступался за него, подтягивал – тот из серьезной семьи был. Таланта Бог не дал, но футбол любил

пацан самозабвенно. Потом вырос – связи, бизнес, мозги. Сейчас миллионер. Клуб себе купил. Предлагали в России, он не захотел. Сказал, что на «Спартак» денег у него не

хватит, а другая команда здесь ему не нужна. А в Шотландии у него замок. Туда и поедем.

МАКАРСКИЙ: Так может, он своему тренеру скажет – тот как надо и напишет?

ПАЛЬЦЕВ: Знаешь, смотрю на тебя и поражаюсь порой. Сколько тебе, в отличие от этого парнишки футбольного таланта дали, столько во всем другом, похоже, обделили. Тренер тот что угодно тебе без вопросов напишет. Только грош цена этой бумажке. Здесь все солидно должно быть. Чтобы международный сертификат, официальный. Чтобы комиссия, экзамены…

ИНГА: Может быть, тогда проще поступить?

МАКАРСКИЙ: Не придумывай. Чаю лучше завари.

ПАЛЬЦЕВ: Подожди. Говори, Инга.

ИНГА: Если ненастоящий документ не пройдет, может тогда стоит не настоящих тренеров привезти?

МАКАРСКИЙ: Слушай, ну что за чушь.

ПАЛЬЦЕВ: Замолчи! Инга, девочка – умница! Конечно! Найти однофамильцев, объяснить, что нужно держать язык за зубами – и вперед. А потом я губернатору протокол покажу – какие оценки у них и у тебя. Надо только определиться, кого искать. С кем из тренеров ты в Шотландию поедешь…

Пальцев за ресторанным столиком. Рядом человек неопределенного

возраста.

ПАЛЬЦЕВ: Значит, Романцев? Олег Петрович?

РОМАНЦЕВ: Я. Водочки налить Вам?

ПАЛЬЦЕВ: Безработный?

РОМАНЦЕВ: Временно.

ПАЛЬЦЕВ: И как давно?

РОМАНЦЕВ: Второй год.

ПАЛЬЦЕВ: Футболом интересуетесь?

РОМАНЦЕВ: Я? Ваше здоровье (выпивает рюмку). Разумеется! На первенство завода играл, пока не закончил. Здоровье уже не то. Сейчас все больше шахматы. Но футбол по телевизору завсегда! Мне по моей фамилии за «Спартак» вроде положено болеть, но я как-то больше за «Динамо». Да и бабе моей нравится, когда я дома сижу. Так что футбол уважаю.

ПАЛЬЦЕВ: Значит, нашему футболу помочь не откажетесь?

РОМАНЦЕВ: Я? Как можно! А что надо делать-то?

ПАЛЬЦЕВ: Я Вам завтра скажу. Вот телефон, позвоните утром – скажу, куда приехать. И это… Сегодня больше не капли.

РОМАНЦЕВ: Кто – я? Ни-ни (спешно выпивает снова, встает и уходит).

Сразу же появляется другой человек. Подтянутый, старательный. Едва ли

не строевым шагом подходит к столику.

ЧЕЛОВЕК: Разрешите?

ПАЛЬЦЕВ: Иванов Сергей Сергеевич?

ИВАНОВ: Так точно!

ПАЛЬЦЕВ: Военный?

ИВАНОВ: Так точно. Майор запаса.

ПАЛЬЦЕВ: На пенсии? И Вам тоже сорок пять?

ИВАНОВ: Так точно! Ягодка опять (не смеется, а ржет, именно ржет – но как-то почтительно).

ПАЛЬЦЕВ: Готовы выехать по срочному контракту за границу? Все расходы, включая суточные, берем на себя.

ИВАНОВ: Так точно! Только языками не владею.

ПАЛЬЦЕВ: Языками и не надо. Надо выполнить четкую задачу. В случае операции – премия. Тысяча долларов.

ИВАНОВ: Буду рад стараться.

ПАЛЬЦЕВ: Тогда до завтра! Прощайте.

ИВАНОВ: Есть!

Снова квартира Инги, она открывает дверь Пальцеву.

МАКАРСКИЙ: Ну! Рассказывай!

ПАЛЬЦЕВ: Пока компания неплохая. Если ты после стажировки с Романцевым и Ивановым привезешь лучшие оценки – я не знаю, какой клуб от тебя сможет отказаться.

МАКАРСКИЙ: Василий Петрович, ты гений!!!

ПАЛЬЦЕВ: Погоди радоваться-то.

МАКАРСКИЙ: Почему это?

ПАЛЬЦЕВ: Потому что по международным правилам вас, как минимум, должно быть пятеро. А вас трое. И улетать надо через неделю.

МАКАРСКИЙ: Так еще времени навалом, Петрович.

ПАЛЬЦЕВ: Навалом! У меня ведь и другие дела есть. Я два день потратил на паспортный стол. Все перерыл – больше никого нет с футбольными фамилиями.

МАКАРСКИЙ: Ерунда. Если здесь никого нет, давай из Москвы кого-нибудь прихватим. Безработных тренеров сейчас – только свистни. Вон, из «Кубани» за год троих уволили.

ПАЛЬЦЕВ: Ты свисти, а я не буду. Представляешь, что начнется, если наша идея вскроется? Поедут те, кто будет язык за зубами держать. Они мне подписку дадут о хранении тайны.

МАКАРСКИЙ: Так ты их и испугал.

ПАЛЬЦЕВ: Я пугалом никогда не был. Мы договора заключим, где будет написано: за разглашение любой информации – большие штрафные санкции. Вот так. А к твоим коллегам у меня доверия нет.

Звонит телефон. Но умолкает, прежде чем Инга успевает ответить. Она

берет аппарат, набирает номер.

ИНГА: Алло? Это Шевченко, Вы мне звонили… Понятно (кладет трубку). Неправильно набрали номер. Чаю хотите?

Пальцев молчит и улыбается.

МАКАРСКИЙ: Петрович, ты чего молчишь? Чаю хочешь?

ПАЛЬЦЕВ: Вот и четвертый нашелся.

МАКАРСКИЙ: Кто?

ПАЛЬЦЕВ: ИНГА. Шевченко – самая футбольная фамилия.

МАКАРСКИЙ: Да не смеши. Как женщина может экзамен на тренера поехать сдавать вместе с мужиками?

ПАЛЬЦЕВ: Женщина не сможет. А мужчина сможет (смотрит на волосы Инги). Ты ради любимого на что готова?

ИНГА: На все.

ПАЛЬЦЕВ: Не пожалеешь? Мужиком притворяться не испугаешься?

ИНГА: Не смешите, Василий Петрович. Я беременной уйти от него не испугалась.

МАКАРСКИЙ: Не уверен я, что все это правильно.

ПАЛЬЦЕВ: И я не уверен. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах… Знаешь что, я тоже поеду. Присмотрю за вами, мне так спокойнее будет.

МАКАРСКИЙ: Не доверяешь?

Пальцев подходит вплотную, едва не упираясь в него лбом. Макарский не

отводит взгляд.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Офис туристической компании, своей солидностью похожий на кабинет

губернатора. Пальцев пьет кофе, сидя в кресле, секретарша разбирает

документы. Открывается дверь, входит директор, серьезный, молодой еще

человек. Это именно он искал ключи Инги..

СЕКРЕТАРША: Дмитрий Анатольевич, вас поджидают.

ПАЛЬЦЕВ: Доброе утро, Вам насчет меня звонили – просили о встрече в девять.

ДИРЕКТОР: Зина, оставь нас.

ПАЛЬЦЕВ: И у Вас секретарь Зина?

ДИРЕКТОР: Да. И что?

ПАЛЬЦЕВ: Нет-нет, ничего. У меня тоже дочку Зиной зовут. Школу заканчивает, решаем куда ей поступать. Посмотрел на Вашу секретаршу – и призадумался.

Директор смотрит на него, недоумевая. Пальцев спохватывается.

ПАЛЬЦЕВ: (протягивая руку) Пальцев.

ДИРЕКТОР: Адвокат.

ПАЛЬЦЕВ: Нет, Вы перепутали. Я генеральный директор нашего футбольного клуба.

ДИРЕКТОР: Да, я знаю. Это я – адвокат.

ПАЛЬЦЕВ: (потрясенно) Как адвокат? Это же турфирма.

ДИРЕКТОР: Турфирма.

ПАЛЬЦЕВ: А Вы – директор?

ДИРЕКТОР: Директор.

ПАЛЬЦЕВ: И одновременно адвокат?

ДИРЕКТОР: Извините, я думал, что весь город уже в курсе. Я действительно директор этой туристической компании, больше того – ее владелец. Адвокат – это моя фамилия.

ПАЛЬЦЕВ: Адвокат?

АДВОКАТ: Адвокат. Хотите паспорт посмотреть?

ПАЛЬЦЕВ: Родственник?

АДВОКАТ: Чей?

ПАЛЬЦЕВ: Адвоката. Бывшего тренера «Зенита» - голландца, который с ним все выиграл, что можно. Потом сборную принял.

АДВОКАТ: Нет, что Вы. Прадедушка был из местных крестьян, умница редкий – самородок. В университет поступил, а перед революцией из крестьян туда мало кого брали. Но он год готовился, ночей не спал – все учил. И сдал экзамены на отлично. Поступил на юридический – хотел народ защищать. Все бы ничего, если бы не фамилия. Тупой! Разве можно адвокатом с такой фамилией быть?

ПАЛЬЦЕВ: Адвокат Тупой – ужас!

АДВОКАТ: Вот он и решил стать просто адвокатом. Никанор Иванович Адвокат. Народу понравилось. Все потомки его пошли по юридической линии, а мне скучно показалось. Я юрфак закончил, помучался с месяц – и организовал турфирму. И как-то все хорошо получилось. Настолько, что у нас филиалы в Москве и Питере есть. Вроде бы мелочь, но это так нашим землякам нравится, что почти весь край через нас отдыхать ездит.

ПАЛЬЦЕВ: Я паспорта Вам принес – британскую визу, чтобы срочно оформить.

АДВОКАТ: Пусть пока будут у Вас, я только копии сниму. А с посольством мы обо всем договорились, вас ждут в Москве через пять дней, за сутки ставят срочную визу и вы спокойно летите в Лондон. Я только не пойму – почему это такая тайна?

ПАЛЬЦЕВ: Понимаете… Надо, чтобы никто в городе про это не знал. И в Москве, чтобы не знали. А Вас мне отрекомендовали, как человека надежного.

АДВОКАТ: Понятно.

ПАЛЬЦЕВ: Можно вопрос?

АДВОКАТ: Можно.

ПАЛЬЦЕВ: Выручите меня еще раз. Я хорошо заплачу. Очень хорошо.

АДВОКАТ: Смотря, что Вы просите.

ПАЛЬЦЕВ: Я хочу, чтобы Вы с нами слетали в Шотландию.

АДВОКАТ: Не могу, у меня дел по горло.

ПАЛЬЦЕВ: Я Вас очень прошу. Это крайне важный вопрос! Вы футбол

любите?

АДВОКАТ: Не интересуюсь. Совсем. Я горные лыжи люблю.

ПАЛЬЦЕВ: А если я Вам скажу, что это вопрос жизни и смерти?

АДВОКАТ: Чьей?

ПАЛЬЦЕВ: Моей.

АДВОКАТ: Вы шутник. Я действительно не могу, извините.

ПАЛЬЦЕВ: Понимаете, сейчас решается судьба нашего футбольного клуба, судьба людей. Которые там работают. Моя судьба. Нам позарез нужен – всего на неделю – человек с футбольной фамилией, который приехал бы в Шотландию… как тренер.

АДВОКАТ: Зачем?

ПАЛЬЦЕВ: Учиться. Прослушать курс лекций, сдать экзамен.

АДВОКАТ: Учиться люблю, но, правда, нет времени. Извините. И…если Вам нужен человек с футбольной фамилией, возьмите футбольного человека – и делу конец.

ПАЛЬЦЕВ: Не могу! Не могу, понимаете. В этом и беда моя. Двойник нужен, однофамилец.

АДВОКАТ: Довольно! Я человек законопослушный, в никакие подозрительные игры не играю. Вы знаете, чем это чревато.

ПАЛЬЦЕВ: Всё! Всё, забыли разговор. Оформляйте – и до свиданья.

АДВОКАТ: (возясь с паспортами) Макарский, Романцев, Иванов, Шевченко (замирает)… Кто это?

ПАЛЬЦЕВ: Кто?

АДВОКАТ: Шевченко. Инга Андреевна.

ПАЛЬЦЕВ: Что-то не так с документами?

АДВОКАТ: Нет, показалось. Все так… Знаете что? Для Вас это на самом деле вопрос жизни и смерти?

ПАЛЬЦЕВ: Да. (Привставая, с надеждой) Я Вас прошу, помогите. Если бы Вы знали, как это нужно.

АДВОКАТ: Хорошо. Раз так - еду!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Закрытый занавес. Из-за него начинают доноситься голоса.

РОМАНЦЕВ: Пора бы уже! Надо, может, позвонить ему?

МАКАРСКИЙ: Надо, так звоните.

РОМАНЦЕВ: У меня телефона нет.

Занавес открывается. Комната, похожая на пустой офис. Пять стульев, на

которых Макарский, Романцев, Адвокат, Иванов и ИНГА. Ее не узнать –

мужской просторный костюм, короткая прическа и даже усы.

РОМАНЦЕВ: А если бы и был, все равно – что бы я ему сказал? Да и вдруг, не он трубку возьмет, а я ни одного слова по-шотландски не знаю.

АДВОКАТ: Только им не надо это говорить.

РОМАНЦЕВ: Это почему?

АДВОКАТ: У них английский язык. Английский! Здесь все на

английском говорят. Шотландского языка не существует, ясно Вам? Они и так на нас как на дикарей смотрят. Вчера меня спросили – зачем я в сорок пять лет учиться приехал? И что я могу ответить?

РОМАНЦЕВ: (удрученно) Ясно.

ИНГА: Вы не правы. Шотландский язык существует. Просто на нем почти никто не говорит. А кто говорит – их почти никто уже не понимает.

РОМАНЦЕВ: (агрессивно Адвокату) Ясно?!

АДВОКАТ: Вы тоже шотландец, я смотрю. Вас понять невозможно. Зачем Вы вчера на ужине напились?

РОМАНЦЕВ: Так угощали же.

АДВОКАТ: А зачем сказали, что на заводе раньше работали? Вы тренер! Помните, зачем Вы сюда приехали?

РОМАНЦЕВ: Это я Вам сказать не могу! Я подписку давал о неразглашении тайны.

Входит Пальцев

ПАЛЬЦЕВ: Переводчик запаздывает. Договорились, что он к двум будет, а его все нет.

МАКАРСКИЙ: Пусть другого найдут, он просто идиот! Вчера меня дураком выставил перед всеми – «председатель комиссии спрашивает, как Вы сами оцениваете свою потенцию»? Я, конечно, завелся: «не его ума это дело». Потом оказалось – что спрашивали не про потенцию, а про мой потенциал. Важнейший вопрос! А председатель на меня теперь волком смотрит.

Все хохочут, даже Инга.

ПАЛЬЦЕВ: Андрей, да ты и по-русски порой такое отмочишь, при чем тут переводчик! Береги нервы.

Макарский берет Пальцева под руку, отходит с ним в угол

МАКАРСКИЙ: Вася, мне кажется, что-то не так идет. Не по плану.

ПАЛЬЦЕВ: Успокойся, что ты опять выдумываешь! Все идет так как надо: комиссия приехала; наши «тренеры» стараются, конспекты пишут, у меня постоянно что то спрашивают; Ингу никто не заподозрил. Все в порядке, Андрюша.

МАКАРСКИЙ: А я тебе говорю: что-то не так. Нервничаю и никак не могу понять почему?

ПАЛЬЦЕВ: Ты нервничаешь?!

МАКАРСКИЙ: Ну да.

ПАЛЬЦЕВ: Слушай! Ты нервничаешь! Я все последние дни только и делаю, что тебя из разного дерьма вытаскиваю. Придумываю, как тебя спасти, подставляюсь. А ты нервничаешь, оказывается. Когда ты должен тихо, не высовываясь никуда, получить высший балл и уехать домой героем. Только попробуй мне нервничать, гад!

МАКАРСКИЙ: Тихо! Не шуми здесь, при них.

ПАЛЬЦЕВ: Они-то карманные. Я тебя боюсь, Андрюша. Ты ведь из тех, кто самые страшные люди в мире.

МАКАРСКИЙ: Это кто же, интересно?

ПАЛЬЦЕВ: Мало того, что непредсказуемый – ты еще и чудак с инициативой. Я уже задумываться начал: а не зря ли во все это полез? Стажировка, экзамены, новый проект.

МАКАРСКИЙ: Да ты никак испугался, Василь Петрович?

ПАЛЬЦЕВ: Верно, испугался. Но не за себя.

МАКАРСКИЙ: Уж не за меня ли?

ПАЛЬЦЕВ: И не за тебя. За клуб. Ты как пришел, так и уйдешь. Вон, какую компенсацию себе за увольнение прописал – хотя знаешь, клуб на эту сумму год может жить. А мне ночей не спать: где денег взять, как их потратить, кого привезти, кого выгнать. Я уже забывать начал, что сам когда-то играл, что тренировал. Немного, правда, но получалось ведь! А потом Союз развалился и не до футбола стало: надо было деньги искать, чтобы команда выжила.

МАКАРСКИЙ: Что же ты, герой-спаситель, матчами приторговываешь, да игроков за две цены покупаешь? А?

ПАЛЬЦЕВ: Не тебе меня судить! Ты свою долю как тратишь? Машину новую взял, да в банк положил. А я? Судьям дай, гостей прими, подарки кому надо сделай. И что, ты думаешь – это разово? А где деньги брать? У тебя рабочая неделя из пяти дней, и больше трех-четырех часов в день ты не пашешь! А у меня выходных нет, понял?! Я вместо того, чтобы у моря лежать, здесь с тобой колупаюсь.

Пальцев уходит.

МАКАРСКИЙ: Вася! Василь Петрович! Подожди, не серчай!

Бежит за ним.

РОМАНЦЕВ: Эвон! Опять наши шерочка с машерочкой поскандалили.

ИНГА: Вам-то какое дело? Привезли, кормят-поят. Сидите и помалкивайте.

РОМАНЦЕВ: Вы, товарищ, я смотрю, очень уж к нашему тренеру неравнодушны.

ИНГА: Я?

РОМАНЦЕВ: Ну а кто же? Сигареты ему в аэропорту покупали. По будите, чтобы на завтрак не проспал.

ИНГА: Я?

РОМАНЦЕВ: Не я же. Сколько мы тут, неделю? Два раза видел, как утром вы вместе из его номера выходили. Так понимаю, он человек пьющий, вот и попросил кого помоложе, чтобы утром его будили. А Вы и рады стараться.

ИНГА: И что здесь плохого – человеку помочь?

РОМАНЦЕВ: Плохо то, что вы уж больно избирательно помогаете. За мной, например, ни разу не зашли. А мне, может, не меньше чем ему это надо было!

АДВОКАТ: К Вам в номер без противогаза не зайдешь. Вы ведь дикий человек. Мало того, что «Беломор» с собой привезли и все думают, что вы что-то другое, не табак, курите, так еще и придумали виски луком закусывать.

РОМАНЦЕВ: Сами Вы дикий человек. Газет не читаете: «Волгодонская правда» писала, что в Англии свиной грипп свирепствует. А лучше лука профилактики не придумали! Я как из армии пришел, ни разу не грипповал.

АДВОКАТ: Не похоже. Утверждается, что грипп обязательно осложнения дает. И часто именно голова страдает.

РОМАНЦЕВ: Видно, Вы как раз и болели. Ведете себя как-то странно. Я смотрю, с нашего молодого друга всю поездку глаз не сводите. Вы, часом, не из этих? Любителей запретных наслаждений?

АДВОКАТ: Да что Вы несете!

РОМАНЦЕВ: А! Смутились, покраснели! Сами не замечаете, других спросите. Хотя бы Сергея Сергеевича.

Все смотрят на Иванова.

ИВАНОВ: Не могу знать.

РОМАНЦЕВ: Тьфу ты! Не человек, истукан какой-то! Не выпить с ним, не поговорить. Только и знает, что молчать, да кроссворды разгадывать. Попал в компанию…

ИВАНОВ: Два часа дня. У нас в это время обед по расписанию.

Встает, идет к двери. Все поднимаются и идут за ним. У двери Адвокат

машинально пропускает вперед Ингу. Романцев, заметив, начинает

хохотать.

АДВОКАТ: Что? Что Вы ржете, как лошадь?

РОМАНЦЕВ: Ой, не могу. Как отрицали-то всё, и тут же попались – как говорится, прямо на месте преступления!

АДВОКАТ: Слушайте, прекратите. Хватит чушь нести. Какого еще

преступления?

РОМАНЦЕВ: Какого? Такого! Пойманы на нездоровом влечении к мужскому полу! А точнее, к юношам! Двери Вы перед нашим молодым товарищем открываете беспрестанно – это раз. Ручку он вчера уронил, Вы наперерез ему бросились поднимать – это два. Когда в автобусе местов сидячих не хватило, именно Вы, а не самый молодой член нашего коллектива, встали и всю дорогу стоймя ехали – это три. Свидетельства, так сказать, налицо! Что теперь скажете?

АДВОКАТ: То же самое. Лучше закусывайте, когда пьете - чтобы не мерещилось.

Входят Пальцев с Макарским.

ПАЛЬЦЕВ: Идемте обедать! Семинар на вторую половину дня перенесли.

Все выходят. Инга придерживает Макарского.

ИНГА: Андрюш, скажи – тебе ничего подозрительным не кажется?

МАКАРСКИЙ: В каком смысле?

ИНГА: Ну… Вообще. Как думаешь, никто ничего не заподозрил? Что всё здесь придуманное, не по-настоящему. Что мы не те, за кого себя выдаем.

МАКАРСКИЙ: Ты тоже заметила! А то я подумал, что мне уже черт знает что мерещиться стало. Эти…тренеры наши, слишком активно себя вести начали. Всё им интересно, всюду свой нос норовят всунуть. Вопросы-распросы, пятое-десятое. Пора им хвосты прикрутить.

ИНГА: Андрющ, им же интересно очень! Они никуда из нашей деревни не выезжали, за исключением Адвоката. Но он и держится в стороне, почти не говорит ничего. А здесь такое общение: люди, события, поездки, учеба. Романцев вчера на ужине так увлекся, что начал рассказывать, как он в футболе играл на первенство завода так увлекся, что ему аплодировать начали. И ведь действительно смешно было! Шотландцы от него без ума: мне говорят вчера – такой известный тренер, а ни капли надменности. Именно в этом и проявляется величие личности.

МАКАРСКИЙ: Ага, ни капли. Стакан – его мера. Вчера всех шотландцев споил, расписание из-за него поехало. Не за этим их сюда привезли, ясно тебе? Идем обедать, потом готовиться буду к экзамену.

ИНГА: Ты что так нервничаешь? Второй день уже весь взвинченный.

МАКАРСКИЙ: Слушай, ничего я не нервничаю, ясно тебе!

Хватает ее под локоть и буквально тащит к двери.

ИНГА: Андрюша!

МАКАРСКИЙ: Нервничаю! Ничего я не нервничаю!

СЦЕНА ВТОРАЯ

Богатый кабинет. Два кресла, столик с напитками. Сидят Пальцев и

Морозов – миллионер, владелец клуба.

МОРОЗОВ: Все хорошо у тебя, Василий Петрович? Если еще что-то нужно сделать, говори, не стесняйся.

ПАЛЬЦЕВ: Все хорошо, Антон (задумчиво). Все хорошо (Встает, подходит к столу, наливает себе бокал).

МОРОЗОВ: Удивлен?

ПАЛЬЦЕВ: Не то слово. Ты даже не подозреваешь, как я удивлен.

МОРОЗОВ: Ты только не запей. Я этого и здесь насмотрелся. Думал, заграницей люди другие – ничего подобного. Пьют не меньше нашего. Только вот какой парадокс: мы, когда выпьем – грустим, а они радуются. Я думал, это от среды зависит – ничего подобного! Пьешь с ними, так они веселятся, а я грущу. Черт знает что такое!

Тоже подходит к столу, протягивает Пальцеву стакан, тот наливает.

Чокаются. Пьют.

ПАЛЬЦЕВ: Он мне говорит: я нервничаю. Помоги мне, пока можно – узнай, какие у кого оценки. Я приехал в отель, сели в ресторане с председателем, выпили, поговорили. Чувствую, он расслабился – ну, я про оценки и спросил. А он, собака,

говорит: конфиденциальная информация!

Морозов смеется.

ПАЛЬЦЕВ: Да ну тебя, Антон! Что ты гогочешь?

Морозов: Умный ты мужик, Василий Петрович, но только провинциальный в доску. Сразу видно – мало с иностранцами общался. Они тебе улыбаться будут с утра до

вечера, ты с ними десть лет можешь рядом прожить – но они тебе ничего ни про себя, ни про работу не расскажут. Зато про погоду или футбол – с нескончаемым интересом!

ПАЛЬЦЕВ: Тебе десять лет понадобилось, чтобы это понять, а я за вечер понял. Но я в людях- то разбираюсь. Председатель ведь всю неделю за мой счет обедал-ужинал, а он человек порядочный, я его на этом и взял. Говорю: конечно-конечно, это тайна, да мне и не нужно знать – у кого какой балл. Мне важно понимать, как там мой тренер? На каком

он месте идет? И тут он меня убил. Не волнуйтесь, говорит. Он второй.

Морозов снова хохочет.

ПАЛЬЦЕВ: Второй! Я настолько обомлел, что даже спросил – а кто первый? Он в отказ – мол, тайна. Теперь вот думаю, что делать?

Морозов: Чего думать-то? Тебе нужен лучший, значит ставь тренером того, кто первый.

ПАЛЬЦЕВ: Думаешь, так просто это? Знал бы ты, Антон, что творится, ты бы еще не так сейчас хохотал… И кто это проклятый первый?

Морозов: Ты, вместо того, чтобы зря гадать, подожди денек – и все сам узнаешь. Осталось-то чуть-чуть…

Свет гаснет. Когда загорается, в кабинете Пальцев вместе с Ивановым.

ПАЛЬЦЕВ: Сергей Сергеевич, командировка подходит к концу, я очень доволен тем, как Вы вели себя.

ИВАНОВ: Рад слышать.

ПАЛЬЦЕВ: Оговоренное вознаграждение Вы получите в последний день поездки в полном объеме. Вы можете рассчитывать и на премию в размере половины гонорара.

ИВАНОВ: Благодарю.

ПАЛЬЦЕВ: Но для этого от Вас потребуется на экзамене ответить хуже, чем Вы можете. Не стесняйтесь ошибаться, наоборот, это только приветствуется.

ИВАНОВ: Сделаем…

Свет снова гаснет, потом загорается. ПАЛЬЦЕВ уже сидит на диване

вместе с Романцевым.

ПАЛЬЦЕВ: Олег Петрович, рад сказать, что я в Вас не ошибся.

РОМАНЦЕВ: Так еще бы! Романцев пока никого не подводил! Раз ударили по рукам, считай – сам погибай, а товарища выручай.

ПАЛЬЦЕВ: Погибать, к счастью, никому не нужно. Стоят иные задачи.

РОМАНЦЕВ: Ну-ка, ну-ка?

ПАЛЬЦЕВ: Видели в аэропорту пятилитровую бутылку виски?

РОМАНЦЕВ: Очень даже я ей заинтересовался. Хороша!

ПАЛЬЦЕВ: Получите в качестве бонуса.

РОМАНЦЕВ: Не выйдет. Все равно слабину дам.

ПАЛЬЦЕВ: В каком смысле?

РОМАНЦЕВ: В смысле бонуса. Все равно, не удержусь – выпью. Так что, ежели хотите – дарите. Но как выпивку. А бонус мне не надо.

ПАЛЬЦЕВ: Хорошо, получите ее как выпивку. Но за это надо будет одну вещь сделать.

РОМАНЦЕВ: Считайте, что согласен...

Свет гаснет и снова загорается. Пальцев сидит с Адвокатом.

ПАЛЬЦЕВ: Спасибо, Вам Дима. Ничего, что я Вас так, по-свойски? Я и не помню, когда столько о жизни разговаривал, как здесь с Вами по вечерам. Вдруг понял, что поговорить толком мне не с кем: чтобы можно было обсудить что-то, подумать.

Чтобы мне от человека ничего кроме общения не нужно было. Вы хороший человек: сильный, цельный. Поэтому мне тяжело Вас просить сейчас.

АДВОКАТ: О чем?

ПАЛЬЦЕВ: Вы глубоко смотрите, Дима. Что бы не обсуждалось, норовите суть дела понять. И я очень боюсь, что лучшую оценку здесь получите именно Вы. А мне нужно, чтобы этого не случилось.

АДВОКАТ: Василий Петрович, мне лестно, что Вы так думаете, но, уверяю Вас: это невозможно. Я футболом-то никогда особо не интересовался. И тренером быть не собираюсь.

ПАЛЬЦЕВ: Я уверен, что из Вас тренер не получился бы. Вы не были игроком и поэтому на игру будете чересчур по-научному смотреть. Вы не сможете футбол чувствовать так, как те, кто играли. Хотя... Я, если честно, пару раз уже задумался – в критической ситуации рискнул бы взять Вас тренером или нет...

АДВОКАТ: Кончено, нет. Задумались потому что мы не за кабинетным, а ресторанным столом сидим. В другой ситуации такой вопрос вообще бы не возник.

ПАЛЬЦЕВ: Но, тем не менее, с Вашим умом и подходом, Вы можете получить на экзамене лучшую оценку. Я очень, очень прошу Вас, чтобы этого не произошло. И так же сильно прошу – не заставляйте меня объяснять, почему? Я Вам только могу сказать, что мне стыдно просить об этом.

АДВОКАТ: Не расстраивайтесь, Василий Петрович. Догадаться не трудно – если задуматься, кто к экзаменам готовится. Прапорщик в чине отставного майора, спившийся острослов, задумчивый мальчик, я и еще один настоящий тренер. Если нужно, чтобы он получил высший балл, он его и получит.

ПАЛЬЦЕВ: Дима, мне в клуб очень нужен помощник. Точнее – советник. Такой как Вы. Пойдете?

АДВОКАТ: Нет. Моя жизнь меня устраивает. Почти. А вот помочь как другу всегда буду рад. Я человек одинокий, никто переживать не будет, если я домой позже с работы стану приходить.

ПАЛЬЦЕВ: Ох, не зарекайтесь. В сорок пять мужику жениться – милое дело!

АДВОКАТ: Я много думал об этом. Но я полюбить должен, иначе она мучиться будет.

ПАЛЬЦЕВ: Так найдите такую, кто Вас будет любить.

АДВОКАТ: Этого мало. Я привык, что любое дело надо делать, отдаваясь ему полностью. И не смогу жениться без любви.

ПАЛЬЦЕВ: Так влюбитесь!

АДВОКАТ: Давайте лучше о футболе, Василий Петрович. Объясните мне еще раз что-нибудь такое, без чего тренеру никак нельзя.

ПАЛЬЦЕВ: (усмехаясь) Если бы я знал!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Гостиничный номер-люкс Макарского. МАКАРСКИЙ сидит за учебниками.

МАКАРСКИЙ: Билет двенадцатый. «Особенности зонной игры в обороне при давлении соперника. Введение. Схема зонной защиты впервые была применена в Италии, в начале восьмидесятых годов двадцатого века. При такой модели игры количество

незаполненных зон в условном прямоугольнике футбольного пространства является минимальным и служит гарантией нивелирования разницы в классе в матче

против сильного противника»…

Откидывается на стуле.

МАКАРСКИЙ: Какая чушь. Кто это только пишет-то? Сбитые летчики, которые сами нигде никогда не играли и не тренировали? У меня первый тренер, кто всех нас игроками сделал, говорил просто: «ребятки, сегодня играем краями – по центру поле

говённое, там мяч скакает». Футбол – игра простая: мяч отдал и сразу открылся, вот и все. А тут (заглядывает в книгу) «условный прямоугольник футбольного пространства». Тоска какая. Невозможно нормальному человеку это выучить. А завтра начнут спрашивать: что там чего нивелирует? Слов-то каких понабрали. Взять бы этот учебник – да и по голове настучать тому, кто его написал.

Стучат в дверь.

МАКАРСКИЙ: Открыто, входите. Петрович, ты?

В комнату заходит богато, но кричаще одетая женщина. Это Света, жена

Макарского. Подходит к растерявшемуся Макарскому, целует его в обе

щеки.

СВЕТА: Ну, привет, муж.

МАКАРСКИЙ: Ты? Откуда?

СВЕТА: Смотрю весь в делах: поездки, учеба. А я думала, ты без меня скучаешь.

МАКАРСКИЙ: Может, и скучал. В отличие от тебя.

СВЕТА: Откуда ты знаешь, Андрюша? Может, и я скучала.

МАКАРСКИЙ: Что-то не похоже. Выглядишь как конфетка.

СВЕТА: Ну а как иначе? Стараюсь. Не одному тебе нравится. А вот ты, милый, что-то не очень! Вон, какие круги под глазами, костюм весь мятый. Что, она погладить не может?

МАКАРСКИЙ: Кто она?

СВЕТА: Ну, она. Как там ее: Катя, Таня, Ира?

МАКАРСКИЙ: Не понимаю, о чем ты.

СВЕТА: Хочешь – не понимай. Андрюш, давай по делу.

МАКАРСКИЙ: Может, завтра? У меня утром экзамен важный, мне надо очень хорошо к нему подготовиться.

СВЕТА: Слушай, мы же обо всем по телефону договорились!

МАКАРСКИЙ: А почему ты приехала без Лешки?! Я ведь просил. Где мой сын?

СВЕТА: Слушай, не дури. Твой сын! Лешка уже даже не помнит, как ты выглядишь! Они с Кике сейчас в Париже в Диснейленде, мы давно ему обещали. Так что у меня времени впритык – я только на денек вырвалась.

МАКАРСКИЙ: Кике это кто? Обезьянка такая в Диснейленде?

СВЕТА: Не смешно. Кике – мой будущий муж. И отец моего ребенка. Андрюша, подпиши бумаги, и я сразу уйду.

Вынимает бумаги из сумки, протягивает ему. Макарский отшвыривает их.

СВЕТА: Что ты психуешь? Мы же взрослые люди, давно не живем, а мучаемся – разрубим узел этот чертов, раз и навсегда. И у Лешки, наконец, будет нормальный отец.

У нее ломается голос, она начинает плакать.

МАКАРСКИЙ: Света!

СВЕТА: Что? Что, Света?! Думаешь, мне легко? Я уже две недели ни есть не могу, ни спать – только и делаю, что реву. Мне все говорят: как Вы постройнели, расскажите, что за диета? Какая к черту диета: вспоминаешь всю свою жизнь, а там везде – ты. Я умом понимаю, что так, как мы с тобой живем, жить нельзя. А все равно реву.

Макарский смотрит на нее, но ничего не говорит.

СВЕТА: И главное, что ты ничего не предлагаешь. Уйти, остаться – все равно решение на мне. Устала я, Андрюша. Очень устала. Сорок лет – разве это по нынешним временам возраст? Начнем новую жизнь, счастливую и будем друг друга изредка с теплотой вспоминать. Но только изредка, потому что иначе опять все начнется: сомнения, страдания. А я не хочу так, понимаешь? Я радоваться хочу. Чтобы у меня нормальная семья была, чтобы у мальчика отец был – настоящий. Так что вот – подписывай и не сомневайся. Все по-честному. И закончим на этом.

Собирает с пола бумаги и снова кладет перед Макарским.

МАКАРСКИЙ: Не подпишу. Одно дело имущество разделить, другое – от родительских прав отказаться. Не хочу, чтобы Лешка Кику твою папой звал.

СВЕТА: Так он и тебя уже не зовет. Чужим этот человек может для тебя быть, а для ребенка – отцом.

Наступает молчание.

МАКАРСКИЙ: У меня завтра очень важный день. Действительно важный – он мою судьбу определит. Я не готов сейчас тебе ответ дать, мне подумать надо – о том, что ты сказала, а за десять минут такие вещи не решаются. Дай мне две недели. Обещаю, тогда ты все четкие ответы от меня получишь.

Света колеблется, но понимает, что лучшего решения для нее пока не будет.

СВЕТА: Я тебя очень прошу - думай, как следует. Чтобы ты сам принял для себя однозначное решение. Я буду ждать твоего звонка – ровно через две недели в это же время. Надеюсь, поймешь, что ты хочешь.

Идет к двери

МАКАРСКИЙ: Подожди!

Она останавливается

МАКАРСКИЙ: Вот, я Лешке купил – отдай ему от меня (протягивает игрушку).

Света подходит к нему. Гладит его ладонью по щеке

СВЕТА: Решишь приехать – сам отдашь.

Уходит. Макарский делает шаг к двери, замирает и резко идет к бару, достает бутылку виски, наливает себе стакан и выпивает залпом…

На сцене тот же номер. Макарский, стремительно бегает из угла в угол. Он распахивает чемодан, вытаскивает оттуда зимнюю меховую шапку. Вынимает из кармана листок бумаги, разрывает его пополам и что-то пишет на каждой половинке. Бросает их в шапку, закрывает глаза и, опустив внутрь руку, начинает вращать ей. Заходит Пальцев. Наблюдает за происходящим не без интереса. Макарский вытаскивает с закрытыми глазами одну из бумажек. Разворачивает ее, читает содержимое и отшвыривает в угол.

ПАЛЬЦЕВ: Что это у тебя дверь открыта?

Макарский подпрыгивает, роняет шапку, из нее вываливается другая

бумажка.

ПАЛЬЦЕВ: Ты чем тут занят перед экзаменом? Шпаргалки готовишь? Смысла нет, все равно отвечать на большую анкету придется. Точь-в-точь, как ЕГЭ – выбирай подходящий ответ из нескольких вариантов. Кто это все придумывает? Вон, раньше как хорошо было – тянешь билет и отвечаешь по нему.

Пальцев нагибается, поднимает бумажку. Читает, что написано.

ПАЛЬЦЕВ: Света… Письмо ей хотел написать? Уходя – уходи, слышал такую поговорку? И себя, и ее будешь мучить зря. На, возьми. Но запомни: что разбилось, уже не склеить!

Макарский берет бумажку. Пробует улыбнуться, но улыбка выходит

искусственной.

МАКАРСКИЙ: Ну, Василь Петрович, дело сделано! Заживем теперь спокойно. Завтра экзамен, а потом – новая жизнь. Всё с чистого листа начнем!

Пальцев задумчив, явно не слушает Макарского.

МАКАРСКИЙ: Удивительного ты ума человек, Василь Петрович. Так всё придумать, чтобы комар носу не подточил. Такую комбинацию разыграл – тебе бы в шахматы играть! С души камень упал после разговора с тобой.

ПАЛЬЦЕВ: Упал? Молодец. Значит, не нервничаешь больше?

МАКАРСКИЙ: Зачем нервничать-то? Всё! Экзамен сдам, поеду в отпуск. Потом будем команду к новому сезону готовить.

ПАЛЬЦЕВ: Правильно! Главное сейчас экзамен сдать – и не просто лучше их, но и чтобы у тебя оценки высокие были.

Замечает вторую бумажку, отброшенную Макарским в угол. Нагибается,

поднимает.

ПАЛЬЦЕВ: Я еще раз прошу тебя, давай без шпаргалок на экзамене. Засыплешься – позору не оберемся (разворачивает, читает). Инга… Ты это чего? Сразу два письма писать собрался?

Макарский молчит, опустив голову в пол.

ПАЛЬЦЕВ: Ты о чем перед экзаменом думаешь? Я не пойму: что у тебя

за записки такие – Света, Инга? Ты что делал-то, а?

Открывается дверь номера. Входит Инга, заглядывает в комнату и, видя,

что они разговаривают, идет к зеркалу в прихожей. Снимает пиджак,

отклеивает усы.

МАКАРСКИЙ: Ты что такой напряженный? О чем задумался?

ПАЛЬЦЕВ: (словно не слыша вопроса) В отпуск поедешь? Молодец. В

Кисловодск съезди. Тебе отдохнуть надо, сил набраться. Там зимой тихо, хорошо. Я Ингу спрашивал, говорит – не была. Я тоже туда на медовый месяц ездил, словно в сказке побывал. Теперь думаю – со мной ли это было? Но ты женись, не сомневайся. Слушай, Андрей, а что ты тут делал – с шапкой, с бумажками?

Инга улыбается, прислушиваясь. Макарский молчит.

ПАЛЬЦЕВ: Ну! Расскажи!

МАКАРСКИЙ: Смеяться не будешь?

ПАЛЬЦЕВ: Не буду.

МАКАРСКИЙ: Судьбу свою пытал.

ПАЛЬЦЕВ: Не понял.

МАКАРСКИЙ: Судьбу пытал – как мне жить дальше.

ПАЛЬЦЕВ: Так ведь ты только что мне кричал, что у тебя камень с души упал, что новую жизнь начинаешь. Не пойму я тебя. Андрюша.

МАКАРСКИЙ: Оттого и кричал, что судьба за меня сама все решила. Я никак выбрать не мог, как мне поступить: так плохо, и так плохо. Или, может, наоборот: так хорошо, и так хорошо. Иногда нужно человеку, чтобы за него кто-то другой все решил.

ПАЛЬЦЕВ: Да что решил-то? Пугаешь ты меня, Андрей!

МАКАРСКИЙ: С кем мне дальше жить!

Инга делает шаг в их комнату, но останавливается, отступает.

ПАЛЬЦЕВ: Подожди… Так ты что – гадал?

МАКАРСКИЙ: Когда нет возможности решить – бросают жребий, это и в

футбольных правилах записано. Вот и я…отжеребился. Сдам экзамен и в Испанию поеду...

ПАЛЬЦЕВ: В Испанию? Зачем?

МАКАРСКИЙ: Мне надо со Светой разобраться. Точку поставить.

ПАЛЬЦЕВ: Так…

МАКАРСКИЙ: А, может, и не точку. Она ведь меня до сих пор любит.

ПАЛЬЦЕВ: Любит! Держи карман шире! Видел я такую любовь!

МАКАРСКИЙ: Любит! Я в глаза ей когда сегодня смотрел – понял: любит.

ПАЛЬЦЕВ: Как сегодня?

МАКАРСКИЙ: Вот так! Прилетала она на разговор. Привезла документы – надо было отказ от сына подписать. Не смог. Сказал ей: дай время подумать. А чего тут думать! Светка и Лешка – моя семья. Сын и жена, понимаешь? Сдам экзамен и к ним поеду.

ПАЛЬЦЕВ: А как же Инга?

МАКАРСКИЙ: (после паузы) Поторопился я. Не надо было спешить предложение Делать. Мне тогда казалось, что я жить без нее не могу. А сейчас понял, что без Светы.

ПАЛЬЦЕВ: Иди и скажи ей это немедленно!

МАКАРСКИЙ: Скажу. Обязательно скажу. Чуть позже, когда домой вернемся. Она такая счастливая сейчас, не могу ей настроение портить. Для нее эта поездка – сказка! Лучше дома, там легче это сказать.

Инга тихо выходит из номера.

ПАЛЬЦЕВ: Как же ты ей в глаза теперь смотреть будешь?

МАКАРСКИЙ: Она поймет. Она так меня любит, что поймет. Да и необязательно, чтобы в глаза. Не смогу я, наверное, в глаза ей это сказать – сложно.

Пальцев молчит.

МАКАРСКИЙ: Осудил ты меня сейчас, Василь Петрович. Будто бы у тебя право на это есть. Будто бы ты сам чист и безгрешен.

ПАЛЬЦЕВ: Слушай, ты! Осудил – а как же тебя, паскуду не осудить?! Не чист я и е безгрешен, это верно. Но если я с кем-то и могу почудить на стороне, то ни себе, ни им, ни жене мозг не парю и душу не сушу. И то, что бывает – только меня касается, а семья – это святое, понял? А то, что ты творишь – слов нет. Девка ради тебя на все идет, а ты ее использовал и теперь выбросить хочешь.

МАКАРСКИЙ: Нет, ты слушай! Что ты привязался ко мне?! Всё тебе не так – тренер я не такой, человек не такой, везде свой нос сунуть норовишь. Твое дело – деньги для клуба добывать, да игроков покупать. А тренировать – мое дело! И с личной жизнью своей я как-нибудь без тебя тоже разберусь, понял?

ПАЛЬЦЕВ: Понял. Очень хорошо я тебя понял. Новую жизнь, говоришь, хочешь начать? Это ты правильно решил.

Уходит, хлопнув дверью напоследок.

МАКАРСКИЙ: Все они с ума посходили что ли? Ничего, пусть побесится. Никуда ему от меня не деться.

Идет к бару, наливает себе второй стакан. Входит Инга.

ИНГА: Андрюша, привет.

Макарский давится. Кашляет, скрывая смущение.

МАКАРСКИЙ: Привет, прекрасная дама (идет ее обнять). Ух ты!

ИНГА: Что?

МАКАРСКИЙ: Ты совсем про конспирацию забыла, в таком виде по гостинице разгуливаешь! Где твои усы?

ИНГА: В прихожей лежат на тумбочке, только что их сняла.

МАКАРСКИЙ: Никогда в жизни бы не подумал, что мне так может нравиться усатая женщина. Интересно только почему она такая у меня серьезная?

ИНГА: А ты что такой радостный?

МАКАРСКИЙ: Так ведь новую жизнь начинаю! Новое всегда радует.

ИНГА: Расскажи мне.

МАКАРСКИЙ: Про что?

ИНГА: Про новую жизнь, какой она будет?

МАКАРСКИЙ: Самой расчудесной в мире. Я столько раз хотел начать жить заново, с нуля, чтобы не было никакого багажа за спиной – из ошибок, ненужных связей, воспоминаний. И вот сейчас, кажется, как раз такой случай.

ИНГА: Скажи, а почему ты все-таки решил на мне жениться?

МАКАРСКИЙ: Я?

ИНГА: Ну да, ты. Ты ведь хочешь на мне жениться? Я на твое колечко постоянно смотрю.

МАКАРСКИЙ: Инга, ты такие странные вопросы задаешь… Почему мужчины женятся?

ИНГА: Я не знаю. Я замужем не была. Собиралась когда-то, а потом ты появился. Я уже сейчас и не помню: хотела ли я тогда замуж или просто думала, что хочу.

МАКАРСКИЙ: Наверняка, хотела. Женщины всегда замуж хотят. Фата, лимузин, белое платье, шампанское, «горько», свадебное путешествие, толстый фотоальбом – чтобы всё как у всех.

ИНГА: А мужчины?

МАКАРСКИЙ: Мужчины тоже хотят. Иногда. Что такое брак – штамп в паспорте, по сути ничего не меняющий. Когда людям хорошо вместе, разве это имеет значение?

ИНГА: Но если это не имеет значения, почему, например, ты до сих пор не развелся? Ты же ведь не сможешь жениться на мне, пока ты официально женат на другой.

МАКАРСКИЙ: Знаешь что! Завтра утром экзамен, надо бы подготовиться как следует, а мы с тобой вечер вопросов и ответов устроили.

ИНГА: А ты вообще хочешь на мне жениться?

МАКАРСКИЙ: Я ведь уже сказал тебе. Хочу. Хо-чу! Ты самая хорошая, самая красивая, самая умная. Хочу. Все будет, подожди немножко.

ИНГА: Я подожду. Сколько надо. Ты только скажи мне – когда? Чтоб знала, сколько ждать.

МАКАРСКИЙ: Слушай, тебе я нужен или штамп в паспорте, в конце концов? Вот он я, рядом с тобой, видишь? А жениться в любой момент можно. Надо только развестись – и сразу можно жениться.

ИНГА: А если она тебе скажет: прости меня, я поняла, что не могу без тебя, хочу быть с тобой? Если скажет, что ты – вся ее жизнь? Вы ведь со школы вместе.

МАКАРСКИЙ: Не со школы, с детского сада. Что ты меня допрашиваешь, не пойму? Ты что, не понимаешь, какой завтра важный для меня день? Сдадим экзамен, вернемся домой, подпишу новый контракт – тогда и до всего остального руки дойдут. Самое важное сейчас не женитьба, не отпуск, не ремонт. Самое важное – экзамен!

ИНГА: Ясно.

МАКАРСКИЙ: Не сердишься?

ИНГА: Ты мне сейчас глаза открыл, Андрюша. Поговорили – и я все поняла. Ты совершенно прав: сейчас самое важное – это экзамен.

МАКАРСКИЙ: Вот и умница, славная ты моя девочка. Завтра дадут нам листочки с вопросами, подчеркну в них правильные варианты ответов, получу свою пятерку, и отметим это по люксу. И начнется сказочная жизнь.

ИНГА: Андрюша, ты меня любишь?

МАКАРСКИЙ: Ты столько раз уже спрашивала. Как же вам, женщинам, хочется ответ на этот вопрос слышать. Ты же знаешь – а все равно спрашиваешь… Слушай, мне, правда к экзамену надо готовиться – уйму чего еще прочесть, да и выспаться как следует. Извини, давай этот разговор на завтра перенесем.

Инга выходит в прихожую, берет с полочки усы и прикладывает их к губе,

смотря на себя в зеркало. Но не наклеивает их. Достает из кармана кольцо

и смотрит на него.

ИНГА: Ни пуха, ни пера, Андрюша.

МАКАРСКИЙ: (шутливо) Да иди ты к черту!

Инга уходит, тихо закрывая за собой дверь.

Макарский раскрывает учебник, тетради. Отшвыривает их от себя, идет к

бару, распахивает его. Вынимает одну бутылочку, ставит ее на место,

берет другую. Потом начинает лихорадочно вытаскивать наружу все

содержимое минибара. Три бутылочки, пять, семь, десять. Он открывает

первую попавшуюся и жадно пьет из горлышка. Допив, сразу же открывает

вторую.

Медленно гаснет свет.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Холл отеля, несколько пустых столиков. За одним из них сидит Адвокат.

Появляется Инга.

АДВОКАТ: Добрый вечер! Хотите чаю?

Инга садится за столик.

АДВОКАТ: Что с Вами? На Вас лица нет. И усов нет.

Пауза, оба молчат.

АДВОКАТ: Вам так лучше – Вы без усов моложе, да и не идут они Вам. У Вас очень милое лицо, усы его только портят.

Снова пауза.

АДВОКАТ: Вам плохо?

ИНГА: Плохо.

АДВОКАТ: Давайте я вызову врача. Что у Вас болит?

ИНГА: Сердце... А, может, душа.

АДВОКАТ: С Вами что-то случилось?

ИНГА: Вы смотрели в детстве фильм «Обыкновенное чудо»?

АДВОКАТ: Конечно. А кто его не смотрел?

ИНГА: Помните там сцену, когда принцесса говорит: «я поклялась, что выйду замуж за первого встречного». Мне всегда казалось, что это такая глупость, а теперь я думаю – может, и не глупость.

АДВОКАТ: Но принцесса за того министра так замуж и не вышла.

ИНГА: Да уж. Она не вышла и… другая тоже не вышла. А так хотела.

АДВОКАТ: Она еще выйдет. Обязательно!

ИНГА: (не прислушиваясь) Нельзя ждать любви, думая, что она вырастет как цветок, если его хорошенько поливать. Сегодня полил, завтра полил: заботой, нежностью – а цветок все не растет. Разве это любовь: когда ты смотришь на человека, а он на тебя нет.

АДВОКАТ: Это тоже любовь. Я знаю точно.

ИНГА: Ничего Вы не знаете! Любовь не может быть затухающим костром, который поддерживают из последних сил. Любви не может быть там, где любит только женщина, а мужчина трусит, колеблется, выбирает и все боится, боится признаться, встать на колени и сказать: я люблю тебя, я схожу с ума от тебя! Хочу быть с тобой каждую минуту, хочу спать с тобой!

Адвокат становится перед ней на колени.

ИНГА: Эй, Вы что? Вы что делаете! Встаньте.

АДВОКАТ: Я люблю тебя! Я схожу от тебя с ума. Я хочу быть с тобой каждую минуту, хочу спать с тобой! Хочу, чтобы мы никогда не расставались с тобой!!

Вошедший Романцев, которого Адвокат с Ингой не видят, ошарашен

увиденным.

РОМАНЦЕВ: Ой! Ой-ёй-ёй! А как кричал на меня, возмущался! Извращенец!

Инга убегает, Адвокат бежит следом. Романцев, изумленно качая головой,

присаживается на кресло.

Входит Иванов.

ИВАНОВ: Насилу нашел тебя. Пора на ужин уже.

РОМАНЦЕВ: (задумчиво) Слышь, майор… Знаешь, о чем хочу спросить. Ближе подойди. Да еще ближе, вдруг, неровен час, кто услышит…

Заинтересованный Иванов наклоняется к нему.

РОМАНЦЕВ: А ты никогда… никогда… С мужчиной никогда не целовался?

ИВАНОВ: Чур меня! (пятится) То-то я думаю, что ты такой задумчивый стал. Сегодня же в другой номер от тебя съеду!

Убегает. Романцев бежит за ним.

РОМАНЦЕВ: Дурак! Ты совсем не так меня понял!

Вбегает Инга, тут же следом появляется Адвокат, хватает ее за руку.

АДВОКАТ: Стойте! Да подождите же Вы, Инга!

ИНГА: Откуда Вы знаете, как меня зовут? Отвечайте! Ну, предположим, Вы могли догадаться, что я женщина. Но мое имя?

АДВОКАТ: Знаю, вот уже две недели как знаю. Вспомните нашу встречу!

ИНГА: Вроде я Вас действительно видела, но не помню.

Адвокат лезет во внутренний карман пиджака, достает оттуда связку

ключей на брелке в виде футбольного мяча. Протягивает их ей.

ИНГА: Что это?

АДВОКАТ: Ваши ключи. Все не знал, как отдать. Вот, возьмите.

ИНГА: Вы! Конечно же! А я так мучилась последние дни, ломая голову: на кого Вы похожи? Что Вы здесь делаете?

АДВОКАТ: А Вы что здесь делаете?

ИНГА: Я?.. В общем… потому. Долгая история. А Вы?

АДВОКАТ: У меня короткая. Из-за Вас. Я люблю Вас. Никогда не верил в любовь с первого взгляда – и вот накрыло.

Инга смотрит на него и молчит.

АДВОКАТ: Почему Вы молчите? Скажите мне, что это глупо, что Вы никогда меня не полюбите.

ИНГА: Я не знаю, что сказать. Я ничего не могу Вам сейчас сказать.

Смотрит на него с жалостью. Вдруг поднимает руку, и гладит его по щеке.

РОМАНЦЕВ: (вбегая) Сергей Сергеич! (замирает) Ой! Ой-ей-ей!

Убегает, прежде чем Адвокат с Ингой хоть как-то успевают отреагировать.

ИНГА: Я, правда, не знаю, что сказать. Я ничего сейчас не понимаю. Человек, которого я любила, умер. Или вообще никогда не существовал. И получается, что я беременна от совершенно незнакомого мне человека.

АДВОКАТ: Мне кажется, это не самое страшное, что может быть в жизни.

ИНГА: Скажите, Вы пошутили тогда?

АДВОКАТ: Когда?

ИНГА: Когда сказали, что меня любите.

АДВОКАТ: Нет. Разве такими вещами шутят.

ИНГА: Просто я подумала – вдруг Вы… погорячились?

АДВОКАТ: Выходите за меня замуж, Инга. У меня, правда, с собой кольца нет – ведь полагается, даря кольцо, предложение делать. Ничего страшного, в особых случаях, можно, наверное, и так. У нас ведь особый случай?

ИНГА: Вам тоже плохо. Вы бредите.

АДВОКАТ: Нет, я себя отлично чувствую.

ИНГА: А Вы кто по профессии? Ведь не врач?

АДВОКАТ: Вы уже спрашивали.

ИНГА: Да, точно. Спрашивала. Как Вас зовут?

АДВОКАТ: Дмитрий Анатольевич.

ИНГА: Имя-то какое у Вас звучное, Дмитрий Анатольевич. Президентское! таким именем большие дела вершить надо, нельзя Вам опрометчивые поступки делать. А Вы незнакомую беременную женщину замуж зовете. Вдруг я возьму – и соглашусь?

АДВОКАТ: Соглашайтесь.

ИНГА: Так нельзя – с ходу замуж звать, через две минуты после знакомства. Вы должны подумать об этом – серьезно, взвешенно. Вы должны хорошо узнать меня, а потом уже такие слова говорить.

АДВОКАТ: Вы сейчас сами себе противоречите.

Инга внимательно смотрит на Адвоката.

Адвокат: Вы думаете, я не в себе. Вы правы: я не в себе. Я в жизни не сделал ни одного глупого поступка, точно я не русский, а немец. Не понимал, как взрослый человек может быть безрассудным хоть в чем-то. Всегда все взвешивал, оценивал. Но понимаю сейчас, что мне сорок пять – а в жизни полно пустоты. Точнее – так было раньше, до встречи с Вами. А теперь я просто думаю о Вас, и мне уже хорошо. Вижу Вас – мне еще лучше. А когда мы сейчас разговариваем, это просто прекрасно.

ИНГА: Не стоит начинать с самой большой глупости, которую Вы можете совершить.

АДВОКАТ: Мне казалось, я совершаю глупость, поехав сюда – а вот, видите, я получил шанс сказать, что я люблю Вас. Кто знает, что может вырасти из того, что Вы сейчас называете глупостью. Вы меня не любите, это ясно. Но я-то Вас люблю. Очень сильно люблю. Я себя хорошо знаю: поверьте, это навсегда. Я буду заботиться о Вас, очень. Не только как о жене, о женщине, но и как о человеке.

ИНГА: Вы такой смешной… Вы действительно серьезно зовете меня замуж? Незнакомую беременную женщину?

АДВОКАТ: Да. Вот, я визитку сейчас свою дам. Вы не торопитесь, подумайте – и, как прилетим, на следующий день мне позвоните. И Ваш телефон обязательно мне дайте. Один раз Вы пропали – и хватит.

ИНГА: Дмитрий… Не запомнила Вашего отчества, простите.

Адвокат: Просто Дмитрий. Вы же не будете мужа по имени-отчеству называть.

ИНГА: Вы так уверены, что я выйду за Вас замуж – это смешно. По-хорошему смешно, Вы мне подняли настроение, спасибо. Сегодня день какой необычный. В другой день я бы посмеялась над Вашими словами.

АДВОКАТ: Я Вам очень хорошим мужем буду, вот увидите.

ИНГА. Вчера я сказала бы нет, позавчера сказала бы нет, а сегодня я не знаю, что ответить. Возможно, буду знать завтра. Я очень устала. Устала сама принимать решения, я хочу, чтобы это делал мужчина – каждый день делал. Я устала молчать – молчать с любовником, молчать про любовника. Я вдруг поняла, что мне нравится говорить с Вами. Вы такой…надежный, а надежность, может быть, самое важное в жизни.

АДВОКАТ: Мне кажется, что всё у нас будет хорошо.

ИНГА: Посмотрим… Посмотрим, Дима.

Номер Макарского, Он спит в одежде на полу. Вокруг него разбросаны пустые бутылочки. Видно, что он мертвецки пьян. Входит Инга и бросается к нему.

ИНГА: Андрей!

Макарский всхрапывает, и тут Инга замечает бутылки.

ИНГА: Андрей...

На эмоциях начинает тормошить его.

ИНГА: Вставай! Слышишь меня?

Макарский храпит. Инга кое-как подтаскивает его к дивану, с величайшим трудом закидывает на диван.

ИНГА: Если бы ты знал, как я от всего устала. Все кончено, понимаешь?

Он храпит, все громче и громче.

ИНГА: Я же любила тебя…

Встает, чтобы уйти. В этот момент Макарский начинает кашлять, не просыпаясь. Ощущение, что его тошнит. Инга возвращается к дивану. Смотрит на Макарского и, убедившись, что все обошлось, качает головой. Потом снимает с него ботинки. Задумывается и потом расстегивает ему брюки, стягивает их.

РОМАНЦЕВ: (заглядывая в дверь) Вы Сергея Сергеича не видели? Нигде не могу… Ой! Ой-ёй-ёй. Да когда ж это кончится.

ИНГА: (не оборачиваясь) Пошел вон!

Романцева словно ветром сдуло. Инга выпрямляется, смотрит на Макарского прежде чем уйти.

ИНГА: Уже кончилось.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Учебный класс, сидят Макарский, Инга (она вновь с усами), Адвокат,

Романцев, Иванов. Перед ними Пальцев, Морозов и Томпсон, председатель

аттестационной комиссии.

ТОМПСОН: Dear sirs, I congratulate you on the course termination. Tests behind, time has come to tell about results of examinations. Unfortunately, to get test points it was possible only to three trainers.

МОРОЗОВ: Переведу я, если не возражаете. Меня Василий Петрович попросил, чтобы мы все обсудили в тесном кругу, без лишнего внимания. Уважаемые господа, вас поздравляют с окончанием курса. Все испытания позади, пришло время

сказать о результатах экзаменов. К сожалению, получить зачетные баллы удалось только трем тренерам.

ТОМПСОН: The minimum lowest passing score at the mister Advokat.

МОРОЗОВ: Минимальный проходной балл у господина Адвоката.

ТОМПСОН: Mister Makarsky has the second result of training.

МОРОЗОВ: Вторым по итогам обучения стал господин Макарский.

Все недоуменно переглядываются.

МАКАРСКИЙ: Второй? Вы сказали – второй?

МОРОЗОВ: Второй.

РОМАНЦЕВ: Ну и номер!

ПАЛЬЦЕВ: А кто же первый, Антон?

ТОМПСОН: Mister Shevchenko has the best result.

МОРОЗОВ: Лучший результат у господина Шевченко.

АДВОКАТ: Мои поздравления!

МАКАРСКИЙ: Ты что наделала? Куда ты лезла?

РОМАНЦЕВ: Лезла, Вы сказали? Так нас что, баба обошла? Точно, не бывать в этой стране футболу. Даже чемпионат мира в восемнадцатом году не поможет! Настоящие мужчины играют в хоккей. Вот помню, смотрел я в семьдесят втором…

МАКАРСКИЙ: Помолчи (Подлетает к Инге)! Что же ты наделала, дрянь!

АДВОКАТ: Извинитесь перед ней!

МАКАРСКИЙ: Что ты сказал?! Ты куда лезешь, очкарик?

ПАЛЬЦЕВ: Тихо!!! Господин Томпсон, господин Морозов, примите мои извинения за эту безобразную сцену. Андрей, выйди в коридор и успокойся. Выйди, тебе надо побыть одному. Пить надо меньше!

Макарский нехотя подчиняется.

ПАЛЬЦЕВ: Антон, я хотел бы сказать господину Томпсону несколько слов наедине. Помоги мне с переводом, пожалуйста.

Все трое выходят.

РОМАНЦЕВ: Значит, выходит – ни привета, ни банкета. Съездили в поездочку.

АДВОКАТ: Инга, я думал, Вы меня вряд ли еще чем сможете удивить. Но надо отдать Вам должное.

ИНГА: Я ведь наобум ответы подчеркивала, даже не раздумывала. Я пять лет футболом жила, все разговоры – со мной, при мне – только о футболе были. Но я, правда, ничего в нем не понимаю. Так… Молчала-слушала. Я и думать не могла, что столько раз могу правильно ответить, просто нажимала на те ответы, которые мне казались знакомыми…

РОМАНЦЕВ: Для женщины не думать – завсегда лучше выходит.

АДВОКАТ: Да помолчите же Вы, клоун.

ИНГА: Я знала, что мне всегда везет – в магазине товары никогда на мне не заканчиваются, автобус я никогда не жду: только подойду к остановке – и сразу он. Но чтобы так – первый раз в жизни.

АДВОКАТ: Теперь команду принимайте. Оказалось, Вы лучший тренер в Волгодоне.

ИНГА: Не смешно. Что будет-то теперь?

Гаснет свет – под футбольный марш Блантера. Потом он загорается – и мы видим кабинет губернатора. Губернатор разговаривает с Макарским.

МАКАРСКИЙ: Михаил Антонович, увольнение – единственный верный ход. Всё остальное – детский лепет. Или Вы делаете команду-мечту, или остаетесь в сегодняшнем дне. А я себе работу найду.

ГУБЕРНАТОР: Не могу, не могу и еще раз не могу. Не уволю.

МАКАРСКИЙ: А я Вам еще раз говорю: увольте! Очень Вас прошу: увольте! Потому что дальше так невозможно.

ГУБЕРНАТОР: Сказал нет, значит, нет. Мое слово твердо.

МАКАРСКИЙ: Хорошо. Я завтра зайду.

ГУБЕРНАТОР: И завтра я тебе скажу: нет. Ничего ты не добьешься.

МАКАРСКИЙ: Посмотрим, Михаил Антонович. Вы человек умный, поймете мою правду.

Макарский уходит.

Губернатор открывает бар, наливает себе что-то в стакан. Выпивает.

ГУБЕРНАТОР: Всю душу из меня высосал за три дня. Уволь да уволь! А кого я взамен возьму. И уволить нельзя, и оставить нельзя.

В дверь заглядывает секретарша Зина.

ЗИНА: Михаил Антонович, Пальцев к Вам просится.

ГУБЕРНАТОР: Зови.

Входит Пальцев. В его облике ощутимая перемена: изменился стиль

одежды, стал более европейским. Да и держится он уже иначе, более

подтянуто.

ГУБЕРНАТОР: Экий ты, Василий Петрович, франт стал. Вот что заграница с людьми делает.

ПАЛЬЦЕВ: Я как раз хотел об этом с Вами поговорить, Михаил Антонович. О загранице и о переменах. Если точнее – о Макарском.

ГУБЕРНАТОР: Я сам хотел с тобой на эту тему поговорить. Что за кошка там между вами пробежала?

ПАЛЬЦЕВ: Я ошибся, Михаил Антонович. Очень сильно ошибся.

ГУБЕРНАТОР: В чем?

ПАЛЬЦЕВ: Когда здесь Вам сказал, что лучше Макарского тренера нам не найти. Посмотрел на него в деле, во время стажировки – и понял, что не потянет. Не пахарь он. Пока ему интересно – месяц, другой – все в порядке будет. А потом надоест, и клуб рухнет.

ГУБЕРНАТОР: То есть ты предлагаешь его уволить?

ПАЛЬЦЕВ: Да.

ГУБЕРНАТОР: Смешно. А он пять минут назад просил, чтобы я тебя уволил.

ПАЛЬЦЕВ: Догадываюсь. Я его в приемной встретил.

ГУБЕРНАТОР: Поздоровались?

ПАЛЬЦЕВ: А как же. Он сказал: опоздал ты, Василь Петрович.

ГУБЕРНАТОР: А ты что ответил?

ПАЛЬЦЕВ: Сказал: ошибаешься. Ты уходишь, а я на твое место иду.

ГУБЕРНАТОР: Хорошо пошутил. Молодец.

ПАЛЬЦЕВ: Не пошутил. Я серьезно.

ГУБЕРНАТОР: Не понимаю пока твоей серьезности.

ПАЛЬЦЕВ: Михаил Антонович, Макарский чем обосновал необходимость моего увольнения?

ГУБЕРНАТОР: Ничем. Сказал, что вам не сработаться. Что ты устарелыми методами работаешь, что время твое вышло. Голая казуистика.

ПАЛЬЦЕВ: И что Вы ему ответили?

ГУБЕРНАТОР: Василий Петрович, если бы я тебя хотел уволить, ты бы давно уже в свободном полете находился, поверь мне. Сказал, что на тебе клуб держится, что вы оба мне нужны. Ты – как сильный хозяйственник, он – как перспективный тренер.

ПАЛЬЦЕВ: Я Вам две бумажки хочу показать. Вот, первая – это результаты экзаменов.

ГУБЕРНАТОР: Я все ждал, когда ты мне ее покажешь… Что же, второй – совсем неплохо. Да еще и половина не сумела экзамен выдержать. Молодец, Макарский!

ПАЛЬЦЕВ: А вот заключение председателя комиссии, переведенное на русский.

ГУБЕРНАТОР: (читает) «Результаты экзаменов показали крайне низкий уровень тактической и научной подготовки, выявлены серьезные пробелы в образовании. Собеседование показало, что никто из шести тренеров не соответствует современным критериям»…

Бросает бумагу от себя в сторону.

ГУБЕРНАТОР: Не хочу дальше читать. Вот тебе и молодой талант... И что мне делать теперь? Новый сезон на носу, нет времени кого-то искать. Да и денег на это нет: спонсор обанкротился, а надо не только новому тренеру зарплату положить, но и Макарскому твоему компенсацию выплатить.

ПАЛЬЦЕВ: Есть тренер. Кому-то, возможно, вариант покажется рискованным. Но я ручаюсь, что он будет пахать семь дней в неделю, что он уже в курсе всех наших дел и что команда его примет. Я уверен, что он и с Вами, и со мной сработается. И главное – будет работать за бесплатно.

ГУБЕРНАТОР: Василь Петрович, ты ничего не перепутал? Ты, часом, не коммунизм строить собрался? Бесплатно! Где ты видел, чтобы люди бесплатно хорошо работали? Они за деньги- то не могут.

ПАЛЬЦЕВ: А этот будет работать. Потому что клуб для него – важнее всего на свете.

ГУБЕРНАТОР: И кто же он? Веди, знакомь.

ПАЛЬЦЕВ: Я, Михаил Антонович.

ГУБЕРНАТОР: Рехнулся ты что ли, милый друг? Ну, какой из тебя тренер?

ПАЛЬЦЕВ: Вот еще одна бумага. Я, когда там узнал, что у всей группы оценки ниже всякой критики, не говоря уже об уровне знаний, попросил у председателя комиссии возможность сдать экзамен экстерном, без подготовки. Я же тренер, Михаил Антонович. Всегда хотел быть тренером. И стал тренером, но пришлось деньги зарабатывать – клуб спасать, вот и засосало. Посмотрите на мои оценки и на комментарий к моему ответу.

Губернатор молчит, думает. Потом поднимает голову.

ГУБЕРНАТОР: А компенсация Макарскому?

ПАЛЬЦЕВ: Половину дадим. На меньшее не согласится.

Гаснет свет под «наш паровоз, вперед лети». Когда загорается, в ресторане

сидят Пальцев с Макарским. Столик сервирован, но никто не ест.

МАКАРСКИЙ: Больше ты ничего мне сказать не хочешь?

ПАЛЬЦЕВ: Не о чем нам с тобой говорить. Вот приказ об увольнении с

завтрашнего числа – если ты, конечно, сам уйти не захочешь. Причина – тоже имеется, в характеристике аттестационной комиссии все четко написано. Ты ее читал, должен помнить.

МАКАРСКИЙ: Заявление завтра с утра в клубе напишу. И там же напишу – куда деньги перевести. Желательно, чтобы все сразу, в полном объеме.

ПАЛЬЦЕВ: Получишь половину. Как обычно – в наших с тобой расчетах. Больше не стоишь, меньше совесть дать не позволяет.

МАКАРСКИЙ: Про совесть в другом месте будешь говорить. Меня твоя лирика не волнует. Заплатите в полном объеме, иначе заявление в Палату споров подам, чтобы хвост вам прижали.

ПАЛЬЦЕВ: Не подашь.

Макарскй: Почему же? Подам. А будете сопротивляться – всем расскажу, какую ты аферу придумал. Губернатору она, думаю, не очень понравится. У таких как он воровать можно, а вот обманывать их не советую.

ПАЛЬЦЕВ: Глупый ты человек, Макарский. Во-первых, разницы между воровать и обманывать не видишь…

МАКАРСКИЙ: А во-вторых?

ПАЛЬЦЕВ: А во-вторых, ты не думаешь, что и мне есть что рассказать? Об экзаменах, например. Представляешь, какой хохот поднимется – и не только в России, но и в Испании, когда окажется, что твоя же баба лучше тебя в футболе разбирается? Что у нее тренерский уровень выше, чем у тебя – и на это есть официальная бумага.

Раскрывает папку, достает два листа бумаги и ручку.

ПАЛЬЦЕВ: Так что пиши мне сейчас два заявления и не сопротивляйся. Первое – прошу уволить меня по собственному желанию, число ставь завтрашнее. Второе – о согласии на компенсацию в размере половины суммы, указанной в контракте…

В ресторане Макарский с Адвокатом.

МАКАРСКИЙ: Я почему Вас позвал, посоветоваться хотел. Вы говорили, у Вас юридическое образование. Мне помощь по одному вопросу нужна, а на люди выносить информацию не хочу.

АДВОКАТ: Я Вас слушаю внимательно. Если можно, то давайте сразу к сути дела, у меня времени в обрез.

МАКАРСКИЙ: Понимаете, у меня жена. И… еще одна женщина. Как правильно написать заявление – что она не имеет ко мне претензий и обещает не лезть в мою жизнь, получив взамен определенную сумму на ребенка.

АДВОКАТ: Это невозможно – если юридически подходить. В таких случаях два варианта: либо договариваться полюбовно, под честное слово – либо отказываться от отцовства.

МАКАРСКИЙ: Что же делать? И как договориться? Слушайте, как Вас зовут, не помню, а, может быть, Вы договоритесь обо всем – как мой представитель? Я заплачу, сколько скажете.

АДВОКАТ: Давайте так (достает папку, вынимает лист бумаги и ручку). Пишите заявление об отказе от отцовства. В произвольной форме. Сегодняшнее число и подпись.

МАКАРСКИЙ: (пишет) Одна писанина у меня сегодня. Заявление за заявлением, рука уже не поднимается.

АДВОКАТ: (забирая заявление и пряча его в портфель) Зачем на себя

наговариваете, поднялась у Вас рука, всё написали.

МАКАРСКИЙ: А адрес? Куда Вам его написать? И Вы про деньги ничего не сказали, сколько я Вам должен?

АДВОКАТ: Ничего не должны.

МАКАРСКИЙ: Нет, я так не могу. Скажите – сколько.

АДВОКАТ: Вы мне ничего не должны. Я не из-за денег это делаю.

МАКАРСКИЙ: Тогда спасибо! Большое Вам спасибо. Хоть один хороший человек нашелся в этом гадюшнике.

Входит Инга, идет к их столику. Макарский бледнеет.

МАКАРСКИЙ: Привет… Как ты здесь оказалась? Я как раз хотел тебе сегодня позвонить…

ИНГА: Да вот, за женихом пришла.

МАКАРСКИЙ: Это… Ты понимаешь…

ИНГА: Да не бойся, Макарский, езжай в свою Испанию спокойно. Я не к тебе, я к своему жениху пришла.

МАКАРСКИЙ: Ты что, умом тронулась что ли?

АДВОКАТ: Я хочу попросить Вас быть вежливее с моей невестой. Официант! Сколько я за кофе должен?

МАКАРСКИЙ: (в полном смятении) Ты и он? Когда? Когда успели?

АДВОКАТ: Это уже Вас не касается. Официант!

МАКАРСКИЙ: Можно не ждать. Угощаю – свадебный подарок.

АДВОКАТ: Спасибо, обойдемся.

Уходят. Макарский глядит им вслед. Неожиданно для самого себя начинает плакать.

МАКАРСКИЙ: Сволочи! Какие же вы все сволочи. Все как один меня предали. За что вы так со мной? Что я вам сделал?

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Веселый Макарский с дорогим чемоданом идет по зданию аэропорта. Резко останавливается, достает мобильный телефон.

МАКАРСКИЙ: (бодро) Светка, алло! Как там моя голубоглазочка поживает? Я тоже соскучился. Очень-очень. Я в последние дни понял, как сильно тебя люблю. Светка, ты самое важное для меня, слышишь? Я все, что хочешь для тебя сделаю. Прилечу, поедем с тобой отдыхать. Заказала уже? Ну, ты шустрик у меня. Как там сынулька?

Рассматривает витрину с игрушками

МАКАРСКИЙ: Дай ему трубку! Лешка! Сынок, я тебе подарки везу! Ну да, скоро приеду – увидишь! Скоро, скоро. Поиграем, подурачимся – целый месяц втроем: я, ты и мама. Мама трубку вырывает? Ну дай ей… Светка, родная моя! Все заново начнем, любимая моя – только ты, я и он. У меня через час рейс до Москвы, а там, почти сразу – в Мадрид. Приедешь меня встречать? Тебе же почти триста километров от дома, зачем? И я тебя люблю очень. Нам не надо было разлучаться, ну ничего – теперь мы всегда, каждый день будем вместе. Ну все, целую! Из Москвы позвоню, как прилечу.

Берет чемодан, идет дальше. Звонит телефон.

МАКАРСКИЙ: Куда я его засунул? Алё! Макарский, да. «Кубань»? Доброе утро!

Садится на чемодан.

МАКАРСКИЙ: Интересно, очень интересно. Правда, вы меня в аэропорту застали – я к жене, в Испанию лечу. Подал сегодня в отставку – за отсутствием перспектив у клуба и слабого менеджмента. Мы можем через неделю созвониться? Сегодня ответ надо дать?.. Ну хоть час у меня есть? Спасибо…

Встает, берет чемодан и идет дальше. Но опять останавливается, берет телефон.

МАКАРСКИЙ: Света, привет. Снова я. Нет, ничего не случилось. Хотя случилось. Свет, мне «Кубань» предложили возглавить. Нет, не губернатором. Тренером – клуб такой есть. Сегодня ответ надо дать. Так что я не прилечу, наверное. Лучше…

Смотрит на телефон, снова набирает номер.

МАКАРСКИЙ: Свет, разъединилось что-то.

Опять смотрит на телефон, опять набирает номер.

МАКАРСКИЙ: Алло? «Кубань»?