Вопль Валгаллы

ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ? Юного центрфорварда сборной Игоря Сырцова избивают на ночной дороге. Расследование ведет сотрудница особой комиссии Варвара Кононова. На родине футболиста она узнает, что тот в юном возрасте был усыновлен. А в Москве, в госпитале, Сырцов тем временем остается в коме. Рядом с ним единственный человек, который знает все тайны усыновления, – его мать, Антонина Петровна. На четвертую ночь Антонине Петровне Сырцовой показалось, что Игорьку становится лучше. Зрачки порой вдруг начинали беспокойно дергаться за смеженными веками и иногда рефлекторно подрагивали пальцы левой руки, лежащие поверх простыни.

«ПРИВЕТ СПОРТСМЕНАМ ИЗ ВЕНГЕРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ!»

…Доносился постоянный, довольно громкий шум, и он ни на что не был похож. Нет, так гудит не самолет, и не дорога, полная автомобилей, и не вечерний город. Не вентилятор, не дизель и не трансформатор. И тогда он спросил: «Ребя, а что это шумит?»

А они как заржут: «Во дает Бэби!», «Ну хохмач!», «Выдал пенку!», «Отмочил!». А один из них обнял его за плечи, шутливо сжал: «Что ты, Эдик? Это ж стадион шумит. Ты что, первый раз слышишь, что ли?!»

Нет, он слыхал, как рокочут стадионы. Тот гуд ни с чем не спутаешь. В «Гладиаторе» ему довелось узнать, как «Локомотив» московский шумит и петербургский «Петровский». Но гудеть с такой силой?! И он спросил: «А что так громко-то?»

«Ну ты, чудило!» – опять взорвалась Команда. – «Ты что, Стрелец, под банкой?», «Принял, что ли, перед матчем для храбрости?!», «Это ж «Лужники», чудило! Сто две тысячи человек сегодня на матче присутствуют!»

– «Лужники»? А разве их не закрыли?

– Чудак-человек! Да их только что построили!

Новый взрыв потехи прервал тренер, быстро ворвавшийся в раздевалку. «Выходим, парни, выходим, венгры уже ждут. Построились. Нетто, капитан, ты первый, Лева – второй, и пошли!»

Действительность в голове Сырцова рисовалась немного нечетко, будто после игрового столкновения. Словно туманчик висел в раздевалке, и слегка непропеченными вырисовывались из него лица друзей, и он не мог припомнить ни имени, ни прозвища никого из них.

Ноги в бутсах зацокали по бетонному проходу, и шум стадиона стал сильнее, сильнее, он нарастал, как поток. Бутсы были странные: тяжелые и коричневого цвета. Сроду он не играл в коричневых бутсах. Сырцов даже остановился и наклонился, всматриваясь пристальнее. Странно: они выглядели, как кожаные. И пахли кожей. Сто лет уже никто не играет в кожаных бутсах. А тренер тревожно застопорился рядом. Тренер – не дон Орасио, а наш, русский, совсем незнакомый. Жилистый, невысокий, сухой, со строгим, волевым взглядом. Гавриил Дмитриевич зовут. «Ты что, Стрельцов, что-то с формой не так? Опять плавки в гостинице забыл?»

«Стрельцов? Я – Стрельцов? Но ведь моя фамилия звучит иначе!»

…С вокзала Варя заскочила домой. Бросила в машинку грязное белье. Приняла душ, уложилась, переоделась. А потом поехала в центральный госпиталь.

Больной Сырцов лежал в своей койке неподвижный и строгий, а рядом, свернувшись калачиком, на раскладушке спала, одетая, его мать.

Как только Варя вошла, матушка вдруг вскинулась. Недоумевающими глазами глядела на гостью. «Отдыхайте, отдыхайте, я посижу с ним», – успокаивающе проговорила Кононова. И мать ей поверила – и снова уснула.

А про него нельзя было сказать – спит. Нет, он витал где-то: в непостижимых ли далях, или в горних высотах…

…Каждому игроку нашей сборной преподнесли цветы, и они побежали к центральному кругу с букетами. Все букеты были осенние: в основном гладиолусы. А еще георгины, астры, хризантемы. Гул стал громче и разражался то здесь, то там аплодисментами. Он тоже бежал вместе со всеми, стараясь не смотреть по сторонам, потому что слишком уж много народу было. Просто море людское, ни одного свободного места. Но что интересно – ни одного не виднелось плаката на трибунах. Никто не размахивал никакими флагами. Только где-то в вышине – растяжка: красным по белому, на двух языках, в том числе по-русски «Привет спортсменам Венгерской Народной Республики!» И еще странно было, что с трибун не доносилось никакого скандирования или песен. А стадиону, знакомому с детства по телерепортажам, чего-то не хватало. Он вдруг понял, чего: над трибунами нет козырьков.

Под звуки футбольного марша сборники с букетами выстроились в центре поля. Все одеты в тренировочные костюмы – смешные, синие. Рядом с Сырцовым стоит высокий парень в свитере и кепке, с очень знакомым открытым лицом. И тут вспомнилось, как его зовут. Лева Яшин. Лев Иваныч. Пронеслась мысль: не может быть, Яшин умер давно, много лет назад, в начале девяностых, как он может быть рядом и живой?!

Соперники с другой стороны центрального круга смотрели на них хмуро, исподлобья. Как на врагов, фашистов. Или как будто они сами были фашистами.

– Какое сегодня число? – раздельно, как автомат, глядя прямо перед собой, спросил он.

– Все хохмишь, Эдик! – неодобрительно воскликнул сосед, Лева. – Выламываешься? Тоже время нашел!

Капитаны обменялись вымпелами, фотокорреспонденты и кинооператоры со смешными огромными камерами поснимали игроков. Команды потрусили к скамейке. По пути Сырцов пристроился к нашему капитану, попросил: «Дай подержать». Тот, удивленный, протянул ему вымпел. Больше всего поразила дата – 23.09.1956. Пятьдесят шестой год. Больше полувека назад.

И после этого открытия уже не казалось удивительным, что, когда они поснимали тренировочные куртки, у каждого на груди засияли четыре буквы – СССР.

ОТКУДА ОН ВЗЯЛСЯ ТАКОЙ?

Варя очень долго просидела в кресле без движения, всматриваясь в лицо находящегося в коме футболиста, пока не проснулась его мать.

– Что врачи говорят, Антонина Петровна?

– Операция успешно прошла. Будет и еще одна. Сейчас медикаментозную терапию проводят. Говорят, кома третьей степени должна смениться второй, и это будет уже большой удачей.

…Встреча с самого начала пошла нервная. Венгры играли жестко, неуступчиво. Били по ногам. А когда ты по-товарищески, как положено советскому спортсмену, тянулся помочь сопернику встать, те зло отмахивались.

Партнер по нападению – когда бежали к своим воротам после неудачной атаки – удивленно бросил: «Как же так? Венгры же братья! Соратники по социалистическому лагерю!»

– Ага, нашел соратников! – зло сплюнул Сырцов (или Стрельцов?). – Они наши танки в Будапеште жгут!

Товарищ по команде – все его звали Козьма – воскликнул удивленно: «Какие танки?! Война уж одиннадцать лет как кончилась!».

А он подумал: может, восстания в Будапеште ещё не было?* Не надо мне на эти темы говорить, мое дело – футбол, вот и будем играть.

Венгры первыми гол забили. И стали время тянуть. А наши все время в атаке. Но мяч как заколдовали – не идет в ворота, хоть плачь.

Незадолго до финального свистка Сырцов все-таки ткнул мяч в сетку. Но судья, француз, руки разводит – офсайд. Ладно, что делать, проиграли мы. Одна радость: на разборе после матча главный тренер, Гавриил Дмитриевич, поставил только две пятерки: ему и Леве Яшину.

…Варя ждала, чтобы Антонина Петровна заговорила о происхождении сына сама. И дождалась.

– Мы тогда в Москву ездили за товаром. И была с нами одна женщина, добрая, но деловая. И вот однажды предлагает мне заработать. В Москве, грит, есть фирма: дает на усыновление ребяток. И еще деньгами снабжают. Такая благотворительность.

Чудно мне это показалось. И немного даже жутко. Какой-то, думаю, подвох есть. Но уговорить себя дала, и мы с той женщиной отправились в Москву, по известному ей адресу.

(Продолжение следует.)